Конституция как морковка. Место и роль конституции в системе права и в системе законодательства #

Елена Лукьянова, доктор юридических наук, профессор Свободного университета

Посвящается моим учителям
Георгию Васильевичу Барабашеву
и Августу Алексеевичу Мишину

Аннотация. Данная статья — это попытка восполнения пробела в отечественной конституционно-правовой науке о месте и роли конституций в системе права и в системе законодательства. В ней рассматриваются юридическая природа конституции, ее особенности как основного закона, соотношение с другими законами и подзаконными актами, специфика моноконституционных и поликонституционных законодательных систем, соотношение конституций и международных договоров, роль и место конституций в системе источников права в контексте предмета конституционного права.

Ключевые слова: конституционная культура, защита конституции, конституция в системе права, конституция как источник права, юридическая сила конституции, органические законы, конституционные законы, конституция и международные договоры, проектирование конституций, иерархия законов.

Эта статья является своего рода анонсом книги под названием «Апология конституции», которую я сейчас пишу. Книга эта — экстракт моих мыслей, лекций и сорокалетнего опыта преподавания конституционного права в трех университетах. Название статьи — «Конституция как морковка» — тоже результат этого опыта. Прекрасную метафору я утащила с зачета по основам советского права, который принимала на мехмате МГУ в начале 80-х годов прошлого века. Тогда на вопрос о месте конституции в системе законодательства задумчивый пятикурсник-математик, почесав в затылке, изрек ту самую фразу про морковку. Впоследствии она стала крылатой, потому что я использовала ее на протяжении всех лет преподавания конституционного права на юрфаке МГУ, в Вышке и в Свободном университете. Иной раз, встречая своих бывших учеников, первое, что я слышу от них: «Помним конституцию как морковку». Жаль только, что я не зафиксировала имени того поистине талантливого студента, извергшего из глубин своей математической души столь точный образ места и значения конституционного права в системе права и конституции в системе законодательства. И именно этой «морковкиной» теории посвящена данная статья.

Итак. Конец XVIII в. можно смело назвать моментом цивилизационного прорыва человечества. А выразился этот прорыв главным образом как раз в появлении первых конституций современного типа — США (1787), Польши (май 1791) и Франции (сентябрь 1791). В современном мире под конституцией стали понимать не просто акт высшей юридической силы и акт, закрепляющий основы строения и жизнедеятельности соответствующего государства, но акт, означающий, что в данном государстве нет какого-либо всевластного субъекта¹. За прошедшие полтора века конституции триумфально шествовали по миру, совершенствовались и усложнялись, развивалась и конституционная теория. Исследований самых разных ипостасей конституций в юридической науке много. Подробно написано об истории их возникновения, о содержании, о конституционных целеполаганиях и об институтах, о соотношении фактической и юридической конституции, о соотношении конституции и конституционализма. Все это действительно очень важно и интересно. Но почему-то в учебниках и монографиях довольно редко уделяется внимание месту, роли и значению конституций в системе источников права и в системе законодательства. А ведь именно такой формально-юридический подход к вопросу имеет огромное значение для правоприменения. Если депутат, судья или следователь считают конституцию чем-то оторванным от действующего права, неким отрешенным от каждодневных правовых реалий абстрактным политико-правовым небожителем, то в своих действиях и решениях они будут исходить не из конституционных установлений, а из требований подконституционных или даже подзаконных актов, конституционность которых не всегда очевидна.

Допускаю, что в странах с развитой конституционной культурой такие исследования не особо нужны — конституционный приоритет является само собой разумеющимся, безоговорочным и не требующим специальных доказательств. Один из моих американских студентов-магистрантов на вопрос о том, что для американцев Конституция, ответил после секундной паузы: «для американцев Конституция — это религия». Легендарный сенатор США Джон Маккейн, прослуживший в сенате 31 год вплоть до своей смерти, всегда носил с собой две книги — Конституцию и Библию. Он часто подчеркивал важность этих двух документов как символов свободы и демократии, а его приверженность им служила ему моральным компасом в политической жизни. Но в переходных странах с неразвитой конституционной традицией² и наследием авторитарной правовой культуры эти нехитрые истины приходится раз за разом объяснять и доказывать.

Из незнания конституции, непонимания ее роли, места и значения возникает вопиющая разница в восприятии правовой действительности, которая ставит в тупик экспертов и политиков стран с более высокой конституционной культурой. С высоты своего восприятия конституционной материи они просто не могут понять, что и почему происходит в нашей стране. Вот несколько примеров. Мы помним, как в 2020 году в России была создана рабочая группа по подготовке поправок к Конституцию, в которую вошла известная спортсменка и член Международного олимпийского комитета Елена Исинбаева. Приступив к своей ответственной работе, эта прекрасная женщина сочла возможным публично сообщить миру о том, что она впервые прочитала Конституцию России именно благодаря своему участию в этой группе и посоветовала своим соотечественникам «читать этот документ, так как он содержит много интересной информации»³. Ровно как в стишке, опубликованном на сайте pozdravok.com в разделе стихи о конституции:

Я сегодня прочитал
Книгу, всем известную,
И оттуда почерпнул
Много интересного»⁴.

Вот еще один пример: в сентябре 2024 года несколько депутатов Государственной думы внесли предложение о запрете второго гражданства для граждан Российской Федерации (поправки в закон, в соответствии с которыми появление второго гражданства автоматически влечет за собой лишение гражданства российского)⁵. Но! В статьях 6 и 62 Конституции черным по белому написано: 1) гражданин Российской Федерации может иметь гражданство иностранного государства (двойное гражданство) в соответствии с федеральным законом или международным договором Российской Федерации; 2) наличие у гражданина Российской Федерации гражданства иностранного государства не умаляет его прав и свобод и не освобождает от обязанностей, вытекающих из российского гражданства; 3) гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства или права изменить его. То есть, внося подобные законодательные предложения, наделенные правом законодательной инициативы субъекты не были знакомы с текстом Конституции от слова «совсем». Иначе мне трудно себе представить хоть какую-то мотивацию подобных инициатив. Можно возразить: «Ну что им стоит поменять конституцию?» Ан, нет! Подобное возражение тоже могло бы прозвучать из уст того, кто никогда Конституцию не читал. Ведь и 6, и 62 статьи относятся к ее особым неизменяемым главам, внесение поправок в которые депутатам «не по зубам». Чтобы их изменить, придется принимать новую конституцию. Все это называется чудовищным конституционным невежеством. И Елену Исинбаеву, и законодателей, не читавших Конституцию, и огромное число других россиян нужно учить. Лучше, конечно, в школе. Но сначала для этого нужно выучить хотя бы школьных учителей.

А вот другая, диаметрально-противоположная ситуация. В течение двух дней с момента подписания и оглашения в январе 2025 года исполнительного приказа (указа) 47 президента США Дональда Трампа об ограничении предоставления гражданства по праву рождения этот документ оспорили в суде 22 штата и столичный округ Колумбия. Изначально 18 штатов подали иск в суд штата Массачусетс, а затем к ним присоединились еще четыре: Вашингтон, Орегон, Аризона и Иллинойс. Все иски от разных субъектов утверждают, что указ нарушает 14-ю поправку Конституции США, которая гарантирует гражданство детям, рожденным на территории страны, независимо от статуса их родителей. Буквально через сутки действие приказа было приостановлено до рассмотрения вопроса о его конституционности. То есть случилась мгновенная массовая реакция противодействия покушению на конституционные основы. Потому что Конституцию в стране не только читают, но почитают и считают своим долгом защищать.

Для того чтобы в обществе возникали подобные естественные реакции, нужно, чтобы в повседневной жизни каждый из нас мог разбираться в базовых вопросах конституционной теории так же просто, как мы разбираемся с бытовой техникой. Конституция — это основа жизни не только государства, но и каждого из нас. Конституционные реакции на происходящее должны быть автоматическими. Поэтому то, о чем я пишу, не является никаким особым научным открытием. Это, если можно так сказать, некие юридические «кружева», без которых, тем не менее, возникает много недопониманий и ошибок в правоприменительной практике. В том числе потому, что в русскоязычных монографиях, учебниках и в СМИ подобные темы либо не освещаются вовсе, либо затрагиваются по касательной. Все, что здесь написано, — своего рода констатация сущего, этакое правовое просвещение, которое, как оказалось, совершенно необходимо гражданам стран со слабыми конституционными традициями и искаженным конституционным восприятием.

Первое и главное, что нужно понимать — Конституция не есть некая абстрактная политическая декларация, не нечто запылившееся и стоящее в красном углу на книжной полке. Это рабочий документ для каждодневного употребления, который должен быть в досягаемости каждого из нас в любой момент времени. В этом я полностью солидаризируюсь с сенатором Маккейном. У меня Конституция всегда с собой. Потому что в ней ответы на огромное количество экстренно возникающих вопросов.

Конституция — это закон #

Причем закон особый. Сразу оговорюсь, мы рассматриваем здесь только писаные конституции, которых в современном мире подавляющее большинство. Вернее, даже не большинство, а практически все за редчайшими исключениями, такими, например, как конституции Великобритании и Новой Зеландии⁶, сочетающие в себе статутное и прецедентное право, конституционные соглашения и доктринальные источники. Писаные конституции независимо от их модификаций (чуть позже будет рассмотрено) имеют все признаки законов.

Как известно, таких признаков четыре:

• законы регулируют наиболее значимые, типичные и устойчивые общественные отношения

• законы — это всегда нормативные акты

• законы принимаются, изменяются и дополняются в особом установленном конституцией порядке

• законы обладают высшей юридической силой.

Посмотрим на эти признаки чуть подробнее. 1. Законами регулируются не любые, а лишь наиболее значимые, типичные и устойчивые отношения. Все нормативные правовые акты регулируют те или иные общественные отношения. Эти общественные отношения разные. Более или менее стабильные, широко или мало распространенные, возникающие часто или редко, влияющие на широкий круг вопросов или, наоборот, узко направленные. Именно поэтому для множества правил, регулирующих очень разные отношения, предусмотрены и разные виды нормативных правовых актов. Все они общеобязательные, но у всех у них разные объекты, разная юридическая сила и разный порядок принятия, изменения и отмены.

Жизнь намного богаче права. Не право источник жизни, а, наоборот, вся наша переменчивая жизнь является первичным источником права. В жизни всегда происходит что-то неожиданное и непредвиденное. Огромное количество ситуаций, которые даже самые мудрые юридические головы не в состоянии предусмотреть. Право почти всегда отстает от жизни. И лишь в очень редких случаях предусматривает что-либо на будущее. Ярким примером такого перспективного правового регулирования является знаменитая оговорка Мартенса⁷. Оговорка Мартенса звучит так: «Впредь до того времени, когда представится возможность издать более полный свод законов войны, Высокие Договаривающиеся Стороны считают уместным засвидетельствовать, что в случаях, не предусмотренных принятыми ими постановлениями, население и воюющие остаются под охраною и действием начал международного права, поскольку они вытекают из установившихся между образованными народами обычаев, из законов человечности и требований общественного сознания».

Предыстория оговорки Мартенса восходит к Брюссельской конференции 1874 года, когда по инициативе Российской империи делегатам конференции был предложен проект Конвенции о законах и обычаях сухопутной войны. Однако тогда делегаты отказались подписывать проект, в принципе возражая против ограничения войны международными правилами. В результате предложенный документ был принят лишь в виде декларации, не имеющей обязательной силы. И лишь через двадцать пять лет, в 1899 году, в Гааге на первой конференции мира, инициированной Россией, оговорка Мартенса была внесена в преамбулу II Гаагской конвенции 1899 года. Позднее её варианты были использованы в ряде международных соглашений, включая Женевские конвенции 1949 года и дополнительные протоколы к ним. (Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны, также известная как четвёртая Женевская конвенция — принята 12 августа 1949 года). В 1993 году Совет Безопасности ООН включил конвенцию вместе с оговоркой Мартенса в состав норм обычного международного права, что сделало её обязательной для исполнения не только для стран-подписантов, но и всех других стран, вовлечённых в военные конфликты.

Но подобные правовые предвидения случаются редко. Обычно для новых, еще не вполне устоявшихся, не апробированных отношений нужно более гибкое правовое регулирование, которое может оперативно исправляться. Для таких случаев закон не подходит — его корректировка слишком сложна. Всяческие ГОСТы, правила усушки и утруски зерна, нормативы прочности материалов и пр. тоже не подходят для законов. Они все время меняются по мере развития научно-технического прогресса. Отсюда и вариантативность внешних форм права — мы можем выбирать, в какую внешнюю оболочку поместить то или иное правило. Для удобства и эффективности юристам нужны разные виды нормативных актов, у каждого из которых есть свое собственное предназначение. А законы — только для наиболее значимых, типичных и устойчивых правил. Все вместе эти акты составляют систему законодательства — жестко иерархический и формально определенный набор «вместилищ», внешних оболочек (юристы называют их внешними формами права) для правовых норм.

2. Законы — это всегда нормативные акты. В отличие от других видов правовых актов, которые могут быть как нормативными, так и правоприменительными (например, указы президента, постановления и распоряжения правительства и пр.), законы всегда нормативны. Да, конечно, случаются редкие «уродцы» — правоприменительные законы. Но это именно «уродцы», этакие артефакты или ситуативные исключения, достойные быть помещенными в юридическую кунсткамеру, ежели таковая когда-нибудь будет создана.

Например, после того как в феврале 1935 года II Всесоюзный съезд колхозников-ударников обратился в ЦК ВКП(б) и Совет народных комиссаров (СНК) СССР с предложением основать Всесоюзную сельскохозяйственную выставку, 21 августа 1938 года Верховный совет СССР принял «Закон о Всесоюзной сельскохозяйственной выставке»⁸. Почему этот акт нельзя было принять Постановлением Совета Министров — ответа нет. Тем более, что и обращение было в правительство. Но казус имеет место быть. Еще одна парадоксальная правовая ситуация, в результате которой Государственная дума была вынуждена принять несколько правоприменительных законов. В Федеральный закон 1994 года «О статусе члена Совета Федерации Российской Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» забыли включить пункт о том, что одним из оснований прекращения депутатских полномочий является смерть депутата. Поэтому, когда отдельные члены обоих высоких собраний уходили в мир иной, их семьи оставались без какого бы то ни было вспомоществования. Пока ошибку исправили⁹, прошло четыре года. И за эти четыре года пришлось принимать отдельные правоприменительные законы по отношению к семьям умерших депутатов и сенаторов. Почему опять-таки не постановлениями Правительства, можете спросить вы? Ведь именно на Правительстве лежит обязанность такого обеспечения. А потому, что в то время парламент и правительство еще не соединились в едином порыве в нерушимый тандем, в котором они безоговорочно поддерживают друг друга, и Правительство заявило, что будет исполнять только предписания законов.

3. Законы принимаются, изменяются и дополняются в особом установленном конституцией порядке. Это очень важный признак всех законов. Процедура и условия, в которых принимаются законы, крайне важны для оценки их соответствия принципу верховенства права и правовому характеру законов. Она внесена в контрольный список вопросов для оценки состояния верховенства права в отдельных государствах, который является приложением к докладу Венецианской комиссии Совета Европы «О верховенстве права»¹⁰. Сама конституционная процедура принятия законов является важнейшей гарантией их стабильности и юридического верховенства. Но одной только процедуры недостаточно. Каждый парламент имеет свои правила законотворческого процесса, которыми самая строгая процедура может модифицироваться и даже в особых политических режимах (условиях) подвергаться манипуляциям. Этим приемом, например, активно пользуется Государственная дума России. Именно в результате манипулирования законодательными процедурами ей удалось достичь невиданной «скорострельности» в деле изготовления дефектной законодательной продукции, не отвечающей стандартам верховенства права.

4. Законы обладают высшей юридической силой. Про это слышали все, но далеко не все понимают, что это значит. А значит это то, что в случае коллизии (противоречия) закона с подзаконным актом действует норма закона. Допустим, чиновник отказывает вам в реализации вашего права, ссылаясь на ведомственную инструкцию, но вы точно знаете, что в законе сказано иначе. В этом случае у вас есть все шансы преодолеть такое бюрократическое препятствие. Правило о высшей юридической силе закона также означает, что процесс создания любого нормативного акта должен начинаться с того, каким актам более высокой юридической силы и по каким вопросам этот будущий акт должен соответствовать. Потому что, повторяю, право — это не набор эклектических правил, а большая, сложная, взаимосвязанная и взаимозависимая система.

Конституциям присущи все четыре признака законов. Но в отличие от законов обыкновенных (принятых в порядке текущего законодательства), у конституций эти признаки, если можно так сказать, гипертрофированные. Конституции регулируют не просто наиболее значимые, типичные и устойчивые общественные отношения, а наиважнейшие из всех значимых, типичных и устойчивых. Конституции всегда нормативны. Не бывает правоприменительных конституций. При этом часть конституционных норм отличается по своей внутренней структуре от норм законов обыкновенных (в них больше, нежели в других нормативных актах нормы-принципов и норм-определений). Конституции обладают не просто высшей, но наивысшей юридической силой и находятся на вершине иерархической лестницы системы законодательства. Это значит, что ни один нормативный правовой акт не может противоречить конституции, а в случае их коллизии должны действовать конституционные нормы. Именно в этом состоит смысл правила о прямом действии конституции. Конституции принимаются, изменяются и дополняются в наиболее сложном порядке. И это понятно — правовому регулированию самых значимых общественных отношений нужна особая защита от произвольных корректировок, которая обеспечивает устойчивость конституционных норм. То есть все признаки законов у конституций возведены в некую превосходную степень. Эта особая степень обеспечивает им непререкаемое верховенство. Поэтому конституции называются основными законами. В текстах советских конституций так и было зафиксировано: «Конституция (Основной закон) СССР». Конституция Германии 1949 года вообще не называется конституцией. Для ее обозначения используется единственное название Grundgesetz — Основной Закон.

Итак, конституция — это неотъемлемая важнейшая, можно даже сказать, стержневая часть системы законодательства, без которой вся совокупность нормативных правовых актов перестает быть собственно системой. Ведь именно конституциями определяются виды и иерархия нормативных правовых актов, а сама конституция официально провозглашается вершиной всей системы. Вершина в иерархии — это, конечно, не морковка. Морковка — это корень, центр, ядро. Но кое-что от морковки здесь все же есть — системообразующая роль конституций в определении видов правовых актов и в установлении правил подзаконности. Конституции также могут устанавливать единые требования для всех правовых норм и нормативных актов. Например, в статье 9 Конституции Испании 1978 года закреплено требование о правовой определенности правовых норм (необходимость законности и предсказуемости норм). В ч. 3 ст. 15 Конституции России сказано: «Законы подлежат официальному опубликованию. Неопубликованные законы не применяются. Любые нормативные правовые акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения».

Еще один нюанс из области тонких конституционных материй, который должен быть дополнительно разъяснен — внутри некоторых конституций нормы различаются по юридической силе. То есть каждая конституция сама по себе является сложной правовой системой с внутренней иерархией. Внутренняя юридическая сила норм конституции напрямую связана с порядком их принятия/изменения. Чем сложнее порядок, являющийся гарантией охраны нормы, тем выше ее юридическая сила.

Вот некоторые примеры:

Конституция США является жесткой конституцией, где изменения требуют одобрения как Конгресса (две трети голосов в обеих палатах), так и ратификации со стороны трех четвертей штатов. В Конституции также предусмотрены поправки, которые могут иметь разную юридическую силу в зависимости от их содержания.

Конституция Германии обладает жестким характером, требуя для изменений согласия двух третей голосов в Бундестаге и Бундесрате. Но некоторые ее нормы, такие как основные права, имеют особую защиту и не могут быть изменены.

Конституция Франции имеет гибкий характер, позволяя вносить в нее изменения через обычный парламентский процесс или через референдум. Однако некоторые ее положения требуют более сложной процедуры изменения.

В Конституции Индии существуют две категории норм: те, которые могут быть изменены простым большинством в парламенте, и те, для изменения которых требуется согласие штатов.

Ну и, конечно же, Конституция России, нормы которой имеют не два, а целых три уровня различной юридической силы. Так, глава 1 «Основы конституционного строя» имеет абсолютное верховенство, которое непосредственно закреплено в Конституции. В статье 16 сказано: «Никакие другие положения настоящей Конституции не могут противоречить основам конституционного строя Российской Федерации». Это означает, что не только нормы всех остальных глав Конституции должны строго следовать духу и смыслу каждого положения первой главы, но и все остальное законодательство обязано этим положениям соответствовать и подлежать судебной проверке в случаях возникновения сомнений в таком соответствии.

Именно эту норму проигнорировал Конституционный Суд России, когда к нему на проверку в 2020 году поступил проект поправок в Конституцию¹¹. Он самоустранился от рассмотрения поправок по существу, хотя вносимые поправки фактически блокировали ряд положений первой главы. Суд рассмотрел лишь процедуру их принятия, однако тоже довольно поверхностно и таким образом не выполнил своего главного предназначения охранителя Конституции.

Второй уровень юридической силы норм Конституции России — ее главы 2 и 9. Для них, как и для первой главы, предусмотрен специальный порядок пересмотра (статья 135), неподвластный парламенту. А некоторые нормы второй главы («Права и свободы человека и гражданина») специально усилены в отношении всех остальных законов¹².

Третий уровень российских конституционных норм — это главы с третьей по восьмую с упрощенным порядком пересмотра (статья 136)¹³. Именно этим правилом воспользовался в 2020 году Президент России для реализации конституционного переворота, обнуления сроков и продления своих полномочий, хотя и их умудрился нарушить¹⁴. Но, как ни странно, именно этот порядок дает нам некоторую надежду на будущее. С его помощью можно проще и быстрее пройти переходный период от диктатуры к демократии, если для изменений откроется форточка возможностей. Упрощенный порядок внесения поправок в 3-8 главы Конституций позволит не менять Основной Закон на первом этапе, но при этом даст возможность ликвидировать монополизацию и централизацию власти вплоть до смены формы правления.

Моноконституционные и поликонституционные законодательные системы #

Когда речь идет о писаных конституциях, нередко возникает путаница. Многие считают, что писаная конституция — это обязательно единый документ. Но это не так, потому что возможны вариации. Конституция может состоять из одного (так, конечно, удобнее) или из нескольких актов. Главное, чтобы вся совокупность актов и каждый из них по отдельности обладали особой юридической силой и принимались/изменялись в особом порядке. Тогда совершенно не важно, какая юридическая композиция находится во главе иерархии. Главное, чтобы было понятно, как действовать в случае коллизии. В мире существуют как моноконституционные, так и поликонституционные законодательные системы. Моноконституционными считают системы, в которых конституции представляют собой единый документ, а все поправки и дополнения непосредственно инкорпорируются в их тексты. В поликонституционных системах верхнюю ступеньку в иерархии нормативных актов занимает не один, а несколько актов, обладающих высшей юридической силой. Все вместе они и есть писаная конституция. И таких систем немало. Иногда они трансформируются друг в друга.

Например, законодательная система первых лет советской власти была поликонституционной, а с 1936 года трансформировалась в моноконституционную. Неотъемлемыми частями Конституции РСФСР 1918 года были Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа и Декларация прав народов России, к Конституции СССР 1924 года также прилагались два документа: Договор и Декларация об образовании СССР. Позже оба документа были полностью переработаны и встроены в текст Конституции СССР 1936 года, а потом в Конституцию 1977 года. И совсем не факт, что это было хорошо. Включение положений Договора в Конституцию позволило Союзу усилить централизацию управления, хотя, конечно, федеративные механизмы СССР по сравнению с современной Россией были более эффективными. Если бы Договор об образовании СССР остался самостоятельным документом и не был бы положен на полку в архиве, если бы субъекты федерации такой сложной по многим параметрам страны имели возможность периодически пересматривать и уточнять его, возможно, сегодня на политической карте мы имели бы другое государство. Сейчас нам остается только гадать, что было бы, если бы… У истории, увы, не бывает сослагательного наклонения. Хотя статус и судьба Договора до сих пор будоражат некоторых ученых и политиков, поскольку 15 марта 1996 года Государственная дума России постановила «признать утратившим силу Постановление Верховного Совета РСФСР от 12 декабря 1991 года «О денонсации Договора об образовании СССР»¹⁵. Это постановление до сих пор не отменено, и мы не знаем, какие еще сюрпризы оно нам готовит, поскольку может быть использовано в разных политических целях.

Конституция США также не существует в виде единого документа. Ее неотъемлемыми частями являются Билль о правах (первые 10 поправок) и еще 16 поправок, существующих отдельно. Не имеет единой конституции Израиль. Вместо этого существует свод Основных законов, который продолжает развиваться с момента создания государства в 1948 году. В Сан-Марино нет единой конституции, однако существуют два основных нормативных акта: Декларация прав граждан и Законодательный статут республики. Швеция имеет несколько законодательных актов, которые вместе выполняют функции конституции, включая акты о свободе печати и о форме правления. Конституция Канады представляет собой сложный и многоуровневый правовой документ, который включает как писаные, так и неписаные элементы. Основные законы и принципы, регулирующие жизнь в стране, закреплены в нескольких ключевых актах: Конституционный акт 1867 года (Акт о Британской Северной Америке), Акт о Канаде 1982 года, который включает в себя основные права и свободы, Конституционный акт 1982 года и Канадская хартию прав и свобод. Все это — поликонституционные законодательные системы, которые, конечно, немного сложней моноконституционных, но с точки зрения иерархии нормативных актов ничем особенно друг от друга не отличаются.

Конституционные и органические законы #

Есть еще несколько вопросов, о которые спотыкаются рядовые граждане, сталкивающиеся с конституционной терминологией. Например, что такое конституционные и органические законы и каково их соотношение с конституцией. Попробуем разобраться. На самом деле здесь не было бы никакой путаницы, если бы Конституцией России 1993 года не был бы введен отдельный вид нормативных актов — федеральные конституционные законы. Поэтому сначала обозначу общий подход к вопросу, а потом отдельно разберу российский сюжет. Итак, законы бывают конституционными и обыкновенными (принятыми в порядке текущего законодательства). Разница между ними в юридической силе и в порядке принятия. С этой точки зрения конституционными следует считать только саму конституцию, законы о поправках в конституцию и/или совокупность актов, составляющих конституцию в поликонституционных законодательных системах. Именно они обладают наивысшей юридической силой и самым строгим порядком принятия. Все остальные законы не могут считаться конституционными по своей сути. Вот яркий пример: 27 октября 1968 года в ЧССР был принят Конституционный закон о Чехословацкой федерации. Он стал ключевым документом в процессе федерализации Чехословакии, преобразовав унитарное государство в федерацию двух равноправных республик: Чешской и Словацкой. Закон отменил ряд глав Конституции 1960 года о высших органах власти и внес 58 поправок, касающихся новой структуры управления. Положения этого закона не были непосредственно инкорпорированы в текст Конституции, он существовал отдельно. В самой Конституции так и писалось: статья такая-то отменена, смотри соответствующую статью закона о Чехословацкой федерации. То есть два эти конституционных закона вместе составляли Основной закон государства. Кстати, это еще один образец обратной трансформации моноконституционной системы в поликонституционную.

В России конституционными законами можно считать только саму Конституцию, законы о ее поправках и толкования Конституции Конституционным судом (их всего 13), поскольку они имеют конституционную юридическую силу.

Органические законы (в некоторых странах именуются фундаментальными законами) — термин, возникший во Франции, который чаще всего применяется к законодательным актам, принимаемым по прямому предписанию конституции (принятие которых предусмотрено в ее тексте) и по своей юридической силе находящимися между конституцией и законами обыкновенными.

Как правило, порядок принятия органических законов и порядок внесения изменений в них отличаются от аналогичного порядка для обычных законов в сторону повышенных требований к голосованию. Такой порядок делает органические законы более стабильными и менее подверженными изменениям по сравнению с обыкновенными законами.

Согласно действующей Конституции Франции, «органические законы» — это краткий фиксированный перечень законов, существование которых предусмотрено в самом тексте Конституции.  И хотя они принимаются, как и законы обыкновенные, не на референдуме, для их принятия требуется согласие Конституционного совета Франции.

Конституция Грузии предусматривает принятие органических законов об устройстве и порядке работы парламента, о государственной символике, о гражданстве, о политических партиях, о полномочиях и порядке работы органов местного самоуправления и по некоторым другим вопросам. Проект органического закона Грузии считается принятым, если он поддержан более чем половиной списочного состава парламента, тогда как обычный закон считается принятым, если за него проголосовало большинство присутствующих депутатов, но не менее одной трети всего депутатского корпуса. Важным органическим законом Грузии, прямо не предусмотренным Конституцией, является Акт об экономической свободе, принятый во время реформ Саакашвили-Бендукидзе.

Органические законы также предусмотрены законодательством ряда латиноамериканских стран (например, Перу).

Как уже говорилось, Россия внесла изрядную терминологическую путаницу в наши представления о границах между конституционными и органическими законами. Законодательство России не использует термин «органический закон». Все органические законы, перечисленные в Конституции, получили официальное наименование федеральных конституционных законов (далее — ФКЗ), хотя по своей юридической силе и по порядку принятия они таковыми не являются. Да, для их принятия требуется квалифицированное большинство голосов в обеих палатах парламента (не менее 3/4 голосов от общего числа членов Совета Федерации и не менее 2/3 от общего числа депутатов Государственной Думы); да, президент не может наложить на эти законы вето. Но ФКЗ обладают промежуточной юридической силой между конституцией и обыкновенными законами и на деле не играют серьезной конкурирующей роли при разрешении споров в случае возникновения правовых коллизий.

В статье 108 Конституции России четко зафиксировано: «Федеральные конституционные законы принимаются по вопросам, предусмотренным Конституцией Российской Федерации». Изначально в Конституции (редакция 1993 года) содержалось указание на двенадцать органических законов, для которых была предусмотрена форма ФКЗ. За первые 10 лет действия Конституции одиннадцать из них были приняты. Двенадцатый (ФКЗ о Конституционном Собрании) не принят до сих пор. Позже, в 2014 году, после внесения поправок в Конституцию, в ней появилось указание еще на один ФКЗ (О Верховном суде). То есть 12 ФКЗ — это «чистые» органические законы, принятие которых предусмотрено Основным законом страны. Но по факту в России на сегодняшний день действует шестнадцать ФКЗ¹⁶. Откуда же взялись еще четыре, если о них нет никаких упоминаний в Конституции? Для трех из них — ФКЗ «О военных судах…», «О судах общей и юрисдикции…» и «О дисциплинарном судебном присутствии…» — форма ФКЗ предусмотрена в ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации». Это само по себе странно и спорно, но хотя бы более или менее понятно, поскольку принятие этих законов приходится на путинский период захвата и монополизации власти, в котором судебная система играла одну из ведущих ролей. Единственное найденное мной объяснение придания особой формы этим законам следующее: «ответ на вызовы времени». То есть никаких правовых оснований, что, впрочем, характерно для авторитарных режимов. Но вот принятие в форме ФКЗ закона «Об арбитражных судах в Российской Федерации» вызывает полное недоумение. Этот ФКЗ был принят в 1995 году и по времени принятия являлся вторым из всех ФКЗ после ФКЗ «О Конституционном суде…». Про специальную форму для такого акта нигде нет ни слова, тем более что он был принят на год раньше ФКЗ «О судебной системе…». Видимо, он тоже стал «ответом на вызовы времени» и свидетельством особых дружеских отношений между президентом Б. Н. Ельциным и первым председателем ВАС В. Ф. Яковлевым в условиях конкуренции между Верховным и Высшим Арбитражным судами.

Соотношение конституций и международных договоров #

Казалось бы, часть 4 статьи 15 Конституции России очень просто и понятно сформулирована: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». В этой норме ровным счетом ничего не сказано о приоритете международных договоров над Конституцией. И это понятно — не бывает таких международных договоров, которые противоречили бы чьей-либо конституции. Потому что, если текст договора будет противоречить Основному закону, государство просто не подпишет и не ратифицирует такой международный договор. А вот для законов обыкновенных конституционно обозначенное верховенство международных договоров важно. Ведь формально юридическая сила международного договора равна юридической силе закона, принятого в порядке текущего законодательства (ратификация и денонсация международных договоров оформляется законами). Будучи ратифицированным, международный договор, как сказано в Конституции, становится внутренним законом, частью правовой системы страны, и государство берет на себя обязанность контролировать его соблюдение. Вопрос возникает только тогда, когда закон и договор вступают в коллизию. Чем тогда следует руководствоваться? Конституция, в полном соответствии со своей «морковкиной» сущностью, дает однозначный ответ на этот вопрос — международным договором.

Еще раз о том, почему во внутригосударственном праве не бывает таких международных договоров, которые противоречили бы конституции. Потому что международное право — это всего лишь согласование воль государств. У него нет собственного механизма принуждения к выполнению правил договоров. Вернее, эти механизмы могут быть, но только в том случае, когда государство, присоединяющееся к договору (ратифицировавшее его), на эти условия добровольно соглашается. А бывает и так, что государство подписывает и ратифицирует международный договор с оговорками или отсрочками вступления в силу того или иного пункта договора¹⁷. Более того, в российском законодательстве предусмотрена дополнительная гарантия в виде возможности проверки международного договора, выносимого на ратификацию, на соответствие Конституции. Конституционный Суд России по запросам определенного круга субъектов (статья 125 Конституции) может рассмотреть вопрос о соответствии Конституции не вступивших в силу международных договоров Российской Федерации. Вдруг этот договор кому-то покажется неконституционным?

Только лишь подписание международного договора не влечет для государства правовых последствий по его исполнению до ратификации. Такой договор просто не вступает в силу. Ответственность наступает только тогда, когда путем ратификации договор становится частью внутреннего права страны. Например, Российская Федерация подписала европейскую Конвенцию «О защите прав человека и основных свобод», действовавшую с сентября 1953 года, лишь 28 февраля 1998 года. Конвенция была ратифицирована 30 марта 1998 года, а вступила в силу 5 мая 1998 года в соответствии с положениями закона о ратификации. Еще пример: в сентябре 2000 года Россия (президент Путин) подписала Римский статут Международного уголовного суда (международный договор, учредивший Международный уголовный суд), но до 2016 года договор так и не был внесен в парламент на ратификацию и, соответственно, не вступил для России в силу. 16 ноября 2016 года Путин подписал распоряжение о намерении России не становиться участником Римского статута Международного уголовного суда, то есть фактически отозвал свою подпись (по принципу «слово дал — слово взял»). В итоге правила Римского статута для России так и не заработали, несмотря на то, что договор 16 лет считался подписанным. И Россия не одна такая. По состоянию на март 2023 года Римский статут подписали 137 государств, но ратифицировали только 124.

И ровно также государство может «изъять» договор из своего внутреннего права и избавиться от обязательств по его исполнению путем денонсации (расторжения) договора, которая тоже фиксируется законом. Вот как это бывает: 25 февраля 2022 года Комитет министров Совета Европы принял решение о приостановлении представительства России в организации. 15 марта 2022 года Россия официально уведомила Генерального секретаря Совета Европы о своем намерении выйти из организации, ссылаясь на статью 7 Устава Совета Европы, которая регулирует порядок добровольного выхода. 17 января 2023 года президент Владимир Путин внес в Госдуму законопроект «О прекращении действия в отношении РФ международных договоров Совета Европы». Среди них — Конвенция о защите прав человека и основных свобод.

Закон был принят 28 февраля 2023 года. Правда, Госдума умудрилась денонсировать конвенцию и десять протоколов к ней «задним числом» с 16 марта 2022 года, то есть придала обратную силу закону о денонсации¹⁸. Но Совет Европы и ЕСПЧ решили иначе: Российская Федерация перестает быть Высокой Договаривающейся стороной Конвенции 16 сентября 2022 года. Суд остается компетентным рассматривать жалобы, направленные против Российской Федерации в связи с действиями или бездействием, способными представлять собой нарушение Конвенции, при условии, что они имели место до 16 сентября 2022 года¹⁹.

Зачем я так подробно рассматриваю эту историю? А затем, что в декабре 2020 года Владимир Путин в рамках своих инициатив по изменению законодательства России подписал пакет законов, который устанавливает верховенство Конституции Российской Федерации над международными договорами и решениями межгосударственных органов. Эти изменения были официально приняты 8 декабря 2020 года и касаются более чем 110 нормативных правовых актов, включая основные кодексы, такие как Гражданский, Уголовно-процессуальный и Кодекс административного судопроизводства²⁰. Началась буквально истерическая дискуссия о роли международного права в российской правовой системе. Вся российская пропагандистская армада некоторое время истошно голосила о необходимости защиты национальной конституционной идентичности и суверенитета России от возможного влияния международных норм, которые могут противоречить внутреннему законодательству. В итоге в законодательство были внесены множественные поправки о том, что не допускается применение правил международных договоров в их истолковании, если они противоречат Конституции²¹.

Вопрос лишь в том, был ли у всех этих действий и пропагандистских истерик какой-либо юридический смысл? Однозначно нет. Все они из разряда механизмов нагнетания страстей и создания изоляционистского ажиотажа. Легальных юридических последствий у этих действий тоже не было и быть не может. Все уже давно урегулировано и конституционно закреплено. Кроме того, официального термина «национальная конституционная идентичность» не существует. Вернее, он употребляется, но под ним обычно понимаются национальные правовые традиции²². Это всего лишь такой юридический эквилибр, который не признан наукой и отвергнут международной правоприменительной практикой²³, искусственная форма речи политиков, которую ученые называют оборонным конституционализмом²⁴.

Конституция в системе права. Чей источник? #

А вот теперь можно поговорить непосредственно о морковке. До сих пор мы определяли место конституций и их системообразующую роль в иерархии нормативных актов. С этой точки зрения конституции оказывались на верхней ступеньке иерархической лестницы, являясь вершиной правовой пирамиды, хотя даже здесь удалось обнаружить ее системообразующую «морковкину» сущность. Но этого мало для понимания конституционной материи. Вершина системы нормативных правовых актов — лишь одна из ипостасей конституции. Главное же ее предназначение в том, что конституции являются ядром правовой системы каждого государства, ее центром, стержнем-корнем. От того, каков этот корень, зависит, какой будет вся система права. Попробую доказать. И именно морковка как образ мне в этом в помощь.

Вы открываете любой учебник по праву (гражданское, уголовное, трудовое и пр.) и обнаруживаете в параграфе про источники каждой отрасли наряду с разными нормативными правовыми актами Конституцию. То есть если следовать такой логике, получается, что Конституция — это универсальный источник всех отраслей права, этакий межотраслевой нормативный акт, эклектический набор правовых норм из разных отраслей. Но нет, это не так. Как известно, источником права считается нормативный акт, который содержит правовые нормы, регулирующие общественные отношения, являющиеся предметом данной отрасли права. То есть с формальной точки зрения, чтобы считать конституцию источником гражданского права, в ней должны содержаться нормы, регулирующие имущественные и связанные с ними личные неимущественные отношения. Но их там нет. Равно как нет норм, регулирующих отношения, связанные с совершением преступных деяний, или с организацией труда, или с вопросами государственного управления. Тем не менее, уголовное, трудовое и административное право тоже считают Конституцию своим источником. И не только они. Все без исключения отрасли тоже так считают. Почему? Все дело в общественных отношениях, которые регулируются Конституцией и конституционным правом, в особенностях предмета его правового регулирования.

Что же это за отношения такие? И вот ровно на этом месте мы спотыкаемся, поскольку в отличие от других отраслей четкого и единого определения предмета конституционного права не существует. Но при этом все характеризуют этот самый предмет как «наиболее важные (фундаментальные)», «базовые и основополагающие» отношения, как «системообразующие и оформляющие целостность общества», как «фундамент всего здания сложной системы социальных связей, подлежащих правовому воздействию», как отношения, являющиеся «носителем и гарантом национальной правовой идентичности»²⁵. То есть что-то сверхважное и значимое, но что конкретно непонятно.

Тут мне придется сделать короткое отступление, потому что без него нам не разобраться. Советское конституционное право, не мудрствуя лукаво, вообще не давало никакого специального определения предмету отрасли, а просто перечисляло в качестве него разделы конституции. Параграфы учебников по конституционному праву, посвященные его предмету, всегда вызывали у студентов острый сонный эффект, поскольку были неконкретными и мало усвояемыми. Серьезных научных работ по этому вопросу тоже было мало («отраслевики» не очень любят копаться в теории, им больше нравится институциональный анализ), а если и были, то все сводилось исключительно к государству и его организации или ровно к тем абстракциям, которые только что были приведены в качестве примера. Поэтому и называлось конституционное право государственным и закономерно ставило государство во главу угла. Видимо, считалось, что таким образом вопрос о предмете можно считать исчерпанным. Но как тогда отделять «зерна от плевел»? Как нам выделить источники конституционного права и понять, почему и как они определяют все национальные правовые системы?

За последние 30 лет ситуация изменилась не сильно, но все же изменилась. Большинство продолжало бодро собирать и переписывать цитаты предшественников, выдавая это за науку. Но четверо ученых в полном соответствии с их высочайшей научной репутацией все же попытались сломать порочный тренд. Это Август Алексеевич Мишин, Марат Васильевич Баглай, Юрий Александрович Тихомиров и Владимир Иванович Крусс. Привожу их точки зрения. Ю. А. Тихомиров: «Закрепление России как правового государства в гл. 1 Конституции Российской Федерации 1993 г. меняет ориентацию отрасли и науки конституционного права, уводя от сугубо государствоведческой проблематики (по сути, государственного строительства) и в большей степени обращаясь к правам и свободам человека и гражданина, институтам гражданского общества (по сути, гуманитарному, «общественному» праву)»²⁶. А. А. Мишин: «Конституционное право, будучи основной отраслью системы права, определяет основы всех ее отраслей. Это объясняется тем, что конституционное право содержит в себе нормы, устанавливающие основные принципы отдельных отраслей данной национальной системы права»²⁷. В. И. Крусс предлагает переосмыслить предмет конституционного права следующим образом: «Таковым в наиболее общем формате выступает правовая система общества в единстве ее компонентов: правового сознания, системы права и юридической практики. При этом базовый, определяющий конституционализацию характер имеют идеалы и ценности, закрепленные в основах конституционного строя России, прежде всего права и свободы человека и гражданина»²⁸. М. В. Баглай: «Предметом конституционного права могут быть только взаимоотношения между человеком и государством и непосредственно сами властеотношения»²⁹.

Мне как исследователю источников конституционного права в течение многих лет тоже пришлось столкнуться с этой проблемой. Еще тогда в позднем СССР в качестве предмета я выделяла две основных группы отношений, регулируемых конституционным (государственным) правом. Первая группа — это отношения, составляющие основы власти (экономическая, политическая, социальная). Именно нормы из этой группы называли все другие отрасли в качестве своих источников. И вторая группа — отношения, непосредственно возникающие в процессе осуществления представительной власти. На эти нормы не «претендовал» никто, чистое конституционное право³⁰. Сегодня я бы сформулировала определение так: предметом конституционного права в рамках любого национального права являются основы взаимоотношений личности, государства и общества, механизмы реализации этих отношений, цели, задачи и принципы функционирования правовой системы. То есть три группы, две из которых выполняют функцию морковки — ядра всей правовой системы, определяющие ее сущность и содержание. Третья группа — механизмы реализации — являются гарантией реализации двух остальных и системообразующим фактором для самого конституционного права, которое не сводится только лишь к конституционному тексту. Это механизмы политической конкуренции, законодательство о партиях, о религиях и церкви, об общественных объединениях, выборах, об общественном участии и общественном контроле, о СМИ, о гражданстве и миграции, о реализации основных (конституционных) прав и свобод, об порядке организации и деятельности органов представительной власти и местного самоуправления. Это тоже морковка. Но только для конституционного права.

Как совершенно верно определил М. В. Баглай, в первую очередь, отношения, регулируемые конституционным правом — это властеотношения с личностью и с обществом. Именно от них, от того, какую роль играет человек в жизни государства и какой степенью свободы он обладает, зависит, какой в этом государстве политический режим. Если государство правовое (самоограниченная власть) — то нормы, регулирующие эти властеотношения, являются клеткой для государства. Если государство неправовое, то нормы становятся клеткой для общества и личности. А поскольку именно конституционное право закрепляет основы и механизмы этих властеотношений, то все остальные отрасли будут такими, каковы эти основы. «Государство без конституции было бы анархией. Конституция свойственна даже „тирании“ в античном смысле — так называемым деспотиям, равно как и такому строю, где правление находится в руках демократического комитета общественного спасения вроде французского 1793 года», — так писал Георг Еллинек, автор теории самоограничения государства изданными им правовыми актами³¹.

Вот несколько простых сравнений норм двух конституций (Конституции СССР 1977 года и Конституции РФ 1993) и их результатов.

СССР. Основу экономической системы СССР составляет социалистическая собственность на средства производства в форме государственной (общенародной) и колхозно-кооперативной собственности. Никто не вправе использовать социалистическую собственность в целях личной наживы и в других корыстных целях (ст. 10). В исключительной собственности государства находятся: земля, ее недра, воды, леса. Государству принадлежат основные средства производства в промышленности, строительстве и сельском хозяйстве, средства транспорта и связи, банки, имущество организованных государством торговых, коммунальных и иных предприятий, основной городской жилищный фонд, а также другое имущество, необходимое для осуществления задач государства (ст. 11). Имущество, находящееся в личной собственности или в пользовании граждан, не должно служить для извлечения нетрудовых доходов, использоваться в ущерб интересам общества.

РФ. В Российской Федерации признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности (ст. 8). Земля и другие природные ресурсы могут находиться в частной, государственной, муниципальной и иных формах собственности (ст. 9). В Российской Федерации гарантируются свободное перемещение товаров, услуг и финансовых средств, поддержка конкуренции, свобода экономической деятельности. Не допускается экономическая деятельность, направленная на монополизацию и недобросовестную конкуренцию (ст. 34). Принудительное отчуждение имущества для государственных нужд может быть произведено только при условии предварительного и равноценного возмещения (ст. 35).

Две конституции — две совершенно разных экономических системы и два разных гражданских права. Даже нельзя просто сказать гражданских. Ровно как в морковке ее надземная зеленая часть (не хочется говорить ботва) разрослась в 4-томный гражданский кодекс, в авторское, предпринимательское, коммерческое, банковское право и пр. Хотя, повторяю, ни одной нормы, регулирующей имущественные отношения, здесь нет. Есть только две разные экономические основы власти, разные формы собственности и разное отношение государства к ним и ко всему, что с ними связано. Поэтому гражданское право не может не считать эти нормы своими источниками.

Еще один пример. СССР. Граждане СССР имеют право на труд — то есть на получение гарантированной работы с оплатой труда в соответствии с его количеством и качеством и не ниже установленного государством минимального размера (ст. 40). В СССР в соответствии с законом допускаются индивидуальная трудовая деятельность в сфере кустарно-ремесленных промыслов, сельского хозяйства, бытового обслуживания населения, а также другие виды деятельности, основанные исключительно на личном труде граждан и членов их семей. Государство регулирует индивидуальную трудовую деятельность, обеспечивая ее использование в интересах общества (ст. 17).

РФ. Труд свободен. Каждый имеет право свободно распоряжаться своими способностями к труду, выбирать род деятельности и профессию. 2. Принудительный труд запрещен. Каждый имеет право на труд в условиях, отвечающих требованиям безопасности и гигиены, на вознаграждение за труд без какой бы то ни было дискриминации и не ниже установленного федеральным законом минимального размера оплаты труда, а также право на защиту от безработицы. Признается право на индивидуальные и коллективные трудовые споры с использованием установленных федеральным законом способов их разрешения, включая право на забастовку (с. 37). В итоге два совершенно разных трудовых права и опять-таки ни одной нормы, регулирующей отношения работника и работодателя или устанавливающей правила охраны труда. Но именно эти нормы лежат в основе трудового права, которое, естественно, рассматривает их в качестве своего источника.

Таким образом, конституция не является межотраслевым актом, набором норм разных отраслей права. У конституции и у конституционного права свой собственный, четко очерченный особый предмет. Фундаментальное системо-, формо- и смыслообразующее (морковкино) место конституций в системе права обусловлено значением этого предмета среди всех общественных отношений, подлежащих правовому регулированию. И все же все остальные отрасли считают конституцию своим источником. Потому что от того, как устроена власть в соответствии с ее целями и задачами, от того, каковы принципы и механизмы ее взаимодействия с человеком и обществом, зависит вся правовая система. Это те самые наиболее значимые, типичные и устойчивые отношения в превосходной степени, которые дают жизнь, определяют цели, задачи, принципы и содержание всех без исключения отраслей права. Поэтому конституции называются основными законами. Поэтому права и свободы человека, обозначенные в конституциях, тоже называются основными. Они определяют параметры всех остальных взаимоотношений государства и личности.

В этой статье я поразмышляла всего лишь о нескольких нюансах тонкой конституционной материи. На самом деле таких нюансов гораздо больше. И каждый из конституционных «секретов» очень важен. Без их глубокого понимания и учета конституции не будут конституциями, не смогут выполнять тех задач, которые ставит перед ними современный мир. Поэтому меня берет оторопь, когда я вижу проекты конституций, созданные людьми, не прочитавшими ни одной серьезной книги по конституционной теории. На авторов конституционных текстов возложена огромная ответственность. Они не просто должны осознавать место и значение конституции в системе права и в системе законодательства. Они должны точно понимать, что является предметом конституций, максимально предвидеть возможность конституционных искажений и превентивно закладывать в эти тексты механизмы их предотвращения. На вопрос о том, всякий ли ученый (философ, политолог, историк etc.) или, например, практикующий юрист может написать хороший конституционный проект, я ответственно отвечаю — нет. Такой ответ требует отдельного исследования и доказательств. И этим я обязательно займусь, поскольку энтузиастов-создателей конституций сегодня стало много.

Abstract. This article is an attempt to fill the gap in domestic constitutional and legal science on the place and role of constitutions in the legal system and in the legislative system. It examines the legal nature of the constitution, its features as a fundamental law, the relationship with other laws and by-laws, the specifics of mono-constitutional and poly-constitutional legislative systems, the relationship between constitutions and international treaties, the role and place of constitutions in the system of sources of law in the context of the subject of constitutional law.

Key words: constitutional culture, protection of the constitution, constitution in the legal system, constitution as a source of law, legal force of the constitution, organic laws, constitutional laws, constitution and international treaties, drafting of constitutions, hierarchy of laws.

DOI: 10.55167/1c2f4d2e5409