Может ли чувствительность быть основой универсализации правосубъектности? #

Дмитрий Турко¹

Аннотация. В данной статье, написанной скорее с философской, чем с юридической точки зрения, рассматривается вопрос о том, можно ли переосмыслить устоявшиеся теории обоснования прав человека, приняв их в качестве неантропоцентрических или универсалистских описаний правосубъектности. Утверждается, что такая реконцептуализация может быть проведена на основе понятия чувствительности (sentience).

Рассмотрено само это понятие и несколько влиятельных подходов к обоснованию прав — прежде всего, теория статуса и теория интересов. Утверждается, что чувствительность в этих теориях может служить достаточным или необходимым и достаточным условием наделения некоего индивида правами; и что универсализация прав на основе чувствительности не противоречит принципам этих теорий.

Делается вывод, что нет концептуальных оснований, которые запрещали бы нам осмысленно говорить о правах чувствующих животных и других существ в моделях на основе статуса и интересов. Кратко рассмотрены теория воли и контрактарианство; отмечается, что их потенциал для универсализации меньше, чем у теорий статуса и интересов.

Ключевые слова: чувствительность; правосубъектность; моральный статус; теория интересов; теория статуса; права животных; нечеловеческие права; основы прав; неантропоцентрическая этика; теория права.

Какого рода сущность может быть субъектом права и претендовать на фундаментальные права², такие как право на жизнь, телесную свободу и равное уважение? Несмотря на продолжающуюся по крайней мере с 1980-х годов³ дискуссию о правах животных и зарождающиеся дебаты о правах искусственного интеллекта⁴, теории прав традиционно имеют в виду лишь права людей. Роберт Алекси называет универсальность специфической характеристикой фундаментальных прав, к которым он причисляет права человека⁵. Однако универсальность прав вызывает сомнение, если множество их субъектов без достаточного основания ограничено только лишь человеческими индивидами.

Настоящая статья посвящена вопросу, можно ли использовать распространённые подходы к обоснованию прав человека с целью обоснования неантропоцентрической теории прав. Другими словами, можно ли обосновать фундаментальные права⁶, в том числе нечеловеческих индивидов, из посылок теорий, которые мы часто используем для обоснования права человека? В качестве таких теорий в настоящей статье рассмотрены подробно теория статуса и теория интересов, а также кратко — теория воли и контрактарианство. Направляющим методологическим принципом работы служит анализ постулатов и предпосылок упомянутых теорий, на основе которого будет сделан вывод о возможности или невозможности их реконцептуализации в качестве универсальных — неантропоцентрических — теорий прав.

Гипотеза работы заключается в двух утверждениях. Во-первых, мы предполагаем, что условием правосубъектности в рассматриваемых теориях является чувствительность индивида, то есть его наделённость способностью переживать валентные феноменальные состояния. Другими словами, чувствительность является необходимым и достаточным (или просто достаточным) условием наделения индивида правами в рассматриваемых теориях. Мы не утверждаем, что рассматриваемые теории эксплицитно основываются на чувствительности; но что они имплицитно могут быть применены для обоснования прав у чувствующих индивидов. Во-вторых, в анализируемых предпосылках и принципах рассматриваемых теорий нет преград для реконцептуализации этих теорий в качестве теорий прав всех чувствующих существ. Другими словами, мы могли бы использовать некоторые распространённые подходы, которые мы используем для обоснования прав человека, для обоснования прав всех чувствующих существ (сентиентов), не совершая насилия над духом и буквой этих теорий.

В качестве методологического замечания необходимо сказать о том, почему объектом подробного анализа выбраны именно теории статуса и интересов. Никел и Этинсон утверждают, что «в современной литературе попытки обосновать права человека предпринимаются исходя из чрезвычайно разнообразных принципов»⁷. В качестве примеров таких принципов они перечисляют наличие у индивида основания для рационального действия, наличие агентности и автономии, базовых нужд, возможностей и достоинства; честность (fairness), статусное равенство и равное уважение. С другой стороны, Уэнар перечисляет лишь три магистральных подхода к обоснованию: статус, интересы и контракты⁸. Также дихотомию статуса и интересов при анализе этого вопроса использует Франсес Кэмм⁹. Задача работы — ответить на вопрос «Есть ли принципиальные препятствия для переосмысления распространённых подходов к обоснованию прав человека в качестве неантропоцентрических теорий прав?». Чтобы решить эту задачу, можно сосредоточиться на множестве индивидуальных моделях прав, которые перечисляют Никел и Эткинсон; или же вслед за Уэнаром и Кэмм рассмотреть несколько «больших» общепринятых подходов. Данная работа следует вторым путём и фокусируется, главным образом, на теориях статуса и интересов (разделы 2 и 3 соответственно) ввиду следующих причин.

Во-первых, невозможно провести анализ даже половины из перечисленных Никелом и Эткинсом подходов в рамках одной статьи. Во-вторых, некоторые из перечисленных ими теорий можно рассматривать как концептуально родственные либо теории статуса, либо теории интересов (например, обоснование с точки зрения возможностей¹⁰ можно классифицировать как близкую к теории интересов; а с точки зрения достоинства¹¹ — к теории статуса). Ту же аргументацию, которую автор применяет при обсуждении интересов и статуса, можно с определёнными модификациями применить и в контексте родственных теорий. В-третьих, автор полагает, что именно теории интересов и статуса (в отличие от других подходов) могут быть с минимальными изменениями реконцептуализированы как универсалистские обоснования прав. Само по себе это, конечно, не говорит ничего об их истинности или о том, что их следует предпочесть другим. Однако теории, которые противопоставляются подходам от статуса и интересов (контрактарианство и теория воли), сталкиваются с существенными проблемами, о которых мы скажем в четвёртом разделе. Наличие таких проблем представляет собой независимое основание поставить эти «конкурирующие» теории под сомнение.

Наконец, некоторые весьма влиятельные теории прав рассуждают о них в таком ключе, который не затрагивает проблему правосубъектности напрямую. Поскольку статья посвящена поиску основания моральной правосубъектности, мы не будем касаться теорий, которые фокусируются на юридических и политических правах. Например, мы не будем рассматривать предложенную Алекси теорию конституционных прав как «принципов», которые в отличие от «правил» представляют собой ограниченные фактическими и юридическими обстоятельствами «оптимизационные требования»¹². Также мы не коснёмся теории политических прав Дворкина. Согласно Дворкину, политические права — преимущества или «козыри» (trumps), при помощи которых индивиды ветируют действия коллективных акторов (общества или государства), даже когда эти действия соответствуют утилитаристской логике, то есть направлены на общее благо¹³. С другой стороны, право на равную заботу и уважение (equal concern and respect), по мнению Дворкина, фундаментально и «аксиоматично» и не может быть охвачено моделью «козыря»¹⁴. Более того, все политические права у Дворкина производны от права на равную заботу и уважение¹⁵. Это право требования индивиды налагают на свою политию. Согласно Дворкину, государство или иная полития легитимны тогда и только тогда, когда соблюдают это требование, что предполагает определённую контрактарианскую логику за этой идеей¹⁶. С другой стороны, акцент на равном уважении предполагает квази-деонтологическое понятие неотъемлемой ценности, о котором пойдёт речь во втором разделе. Однако, прежде чем выводить политические права из права на равное уважение, имеет смысл ответить на вопрос, какого рода индивиды могут быть его субъектами.

Теории обоснования прав отвечают на вопрос о необходимых и достаточных условиях для существования прав¹⁷. Они приписывают индивидам права на основе некоторого положения дел (например, в теории Дворкина такое положение дел — возможность права функционировать как «козырь» и его производность от равного уважения). Одним из таких положений дел может быть некоторое свойство самих индивидов, которое наделяет их правосубъектностью. Центральный тезис обоснований прав, отталкивающихся от характеристики индивида, можно выразить формулой: «Все индивиды, обладающие свойством Φ, наделены правами человека»¹⁸. Таким образом, вопрос о правосубъектности тесно связан с вопросом обоснования прав. Иосеф Раз трактует право как достаточное основание для существования обязательств по отношению к субъекту права со стороны других¹⁹. В таком контексте вопрос правосубъектности — это вопрос, при каких условиях X может выставить право требования на определённые обязательства²⁰ со стороны других? Другими словами, перед какими сущностями у моральных агентов вообще могут или должны быть обязательства?

Когда мы задумываемся об этой проблеме, мы можем рассуждать «по аналогии». Люди обладают такими-то характеристиками. Эти характеристики, согласно некой правовой теории, достаточны или необходимы и достаточны для обладания правами. Значит и нечеловеческие животные, которые также обладают этими характеристиками, заслуживают прав. (Именно на таком рассуждении по аналогии построен влиятельный аргумент от маргинальных случаев, о котором речь пойдёт ниже). С другой стороны, мы можем рассуждать не по аналогии, а дедуктивно. Мы можем начать с вопроса «Что является основанием (набором необходимых и достаточных условий) для наделения некоего индивида правами?», а затем уже решить, какие индивиды в мире удовлетворяют этим условиям.

Кто-то может думать, что только люди обладают фундаментальными правами, и что они обладают ими за счёт принадлежности к роду людскому. Однако идея, что именно статус человека наделяет нас правами, выглядит философски необоснованной. Глубоко укоренённое представление, что только люди могут быть полноценными моральными пациентами (то есть объектами морального действия), в 1970-х годах было обличено Ричардом Райдером и Питером Сингером как предрассудок и форма дискриминации под названием «видизм» (speciecism)²¹. Видизмом они назвали дискриминацию по видовому принципу, по аналогии с дискриминацией по признаку расы, пола и другим. Отталкиваясь от утилитаристской традиции, Сингер выдвинул тезис, что страдание имеет моральное значение независимо от того, животное какого вида его испытывает, и что интересы различных наделённых сознанием животных должны учитываться равным образом²². Идея, что для наличия моральных прав необходимо принадлежать к человеческому виду, также будет формой видизма, если эта идея лишена обоснования.

Если для антропоцентризма в вопросе правосубъектности нет оснований, то становится неочевидным, почему множество обладателей прав должно быть ограничено представителями человеческого рода. Конечно, может быть так, что множество (или подмножество) людей случайным образом совпадает со множеством индивидов, обладающих необходимыми для прав свойствами. Например, кто-то может считать, что прав заслуживают лишь индивиды, обладающие самосознанием и способностью к долгосрочному планированию. Поскольку, рассуждает сторонник этой позиции, только люди обладают этими свойствами, права есть только у людей. Но в таком случае, конечно же, основанием для наделения правами является не принадлежность к человеческому виду, а названные свойства. Марсианин, который обладал бы ими, заслуживал бы тех же фундаментальных прав, которыми мы наделяем людей. Таким же образом в контексте неантропоцентрического или универсалистского понимания прав нет очевидных ограничений на наделение правами знакомых нам нечеловеческих индивидов — животных.

В данной статье мы коснёмся нескольких теорий правосубъектности. Первый подход, который мы рассмотрим — теория статуса — утверждает, что индивиды имеют права просто в силу обладания определенными свойствами — например, такими как достоинство²³; личность, рациональность и агентность²⁴, или неотъемлемая ценность. Как подчёркивает Уэнар²⁵, эти теории близки к деонтологической традиции в нормативной этике. Другая теория (теория интересов) отталкивается от наличия у индивида интересов и понимает права как то, что защищает его интересы. Поскольку наше благополучие увеличивается, когда мы удовлетворяем свои интересы, теория интересов также апеллирует к максимизации блага индивида, утверждая, что люди заслуживают прав тогда и только тогда, когда предоставление им прав производит в итоге больше ценности, чем отсутствие у них прав. Эта группа теорий близка к консеквенциалистской традиции. Теория воли считает, что субъект права должен быть способен контролировать налагаемые на других требования (например, отказываться от них или следить за их исполнением). Наконец, контрактные теории утверждают, что индивиды имеют права только в том случае, если как рациональные агенты они согласятся с определёнными базовыми принципами, регулирующими их совместную жизнь.

В данной статье мы утверждаем, что нет серьёзных концептуальных препятствий для реконцептуализации двух из рассматриваемых подходов (теории статуса и интересов) из обосновывающих права человека в неантропоцентрическую, универсалистскую теорию прав; и что основой такой реконцептуализации лучше всего может служить понятие чувствительности. Конечно, философы и теоретики прав животных уже предлагали сознание и чувствительность в качестве необходимого и достаточного условия для наличия прав. Том Рейган (Риган), один из основоположников философии прав животных, отстаивал точку зрения, что все «субъекты жизни» заслуживают прав. Субъектами жизни Рейган называет носителей определённых ментальных состояний, таких как «убеждения и желания; восприятие, память, чувство будущего, включая собственное будущее; эмоциональная жизнь»²⁶. Таким образом, чувствительность сама по себе не кажется Рейгану достаточной для наличия прав. Гэри Франсион²⁷ идёт значительно дальше Рейгана и утверждает, что все сознающие (sentient) существа имеют моральный статус и, как следствие, заслуживают прав. Паола Кавальери²⁸ и Аласдер Кокрейн ²⁹ призывают расширить концепцию прав человека до прав чувствующих существ (sentient rights), в то время как Джейн Коцманн³⁰ защищает сознание и неотъемлемую ценность (intrinsic worth) индивидов, в том числе нечеловеческих, как два критерия для наделения их правами. Рассматривая вопрос, какого рода сущности могут быть наделены правами, Мэтью Креймер утверждает, что «Ни одно неодушевленное существо или неодушевленный организм не входит в число потенциальных держателей прав требования; большинство животных, не являющихся людьми, входят в число этих потенциальных держателей»³¹.

Новизна данной статьи, в отличие от процитированных работ^ — в фокусе на двух распространённых подходах к обоснованию прав человека. Как мы утверждаем, эти подходы (теория интересов и теория статуса) могут быть без нарушения их основных посылок расширены как обосновывающие права всех сентиентов. В первом разделе рассматривается понятие чувствительности; во втором и третьем — то, как критерий чувствительности сочетается с теориями статуса и интересов соответственно; в четвёртом — с теорией воли и контрактарианством.

1. Чувствительность #

До рассмотрения подходов к обоснованию прав человека необходимо уделить внимание понятию, которое, по мнению автора, лучше всего подходит в качестве концептуальной основы универсализации прав человека: понятию чувствительности. Чувствительность (sentience)³² — способность переживать валентные (или аффективные) феноменальные состояния³³. Валентные состояния — те, которые имеют внутренне им присущее позитивное или негативное содержание. Другими словами, валентные состояния непосредственно и с необходимостью ощущаются как приятные (хорошие и желательные) или неприятные (плохие и нежелательные) теми, кто их переживает³⁴. Хотя видов таких состояний множество (скука, радость, тоска, усталость, жжение, эйфория, покой, тревога…), в литературе выделяют две общие категории валентных состояний — страдание и удовольствие, понимаемые очень широко³⁵. Перечисленные выше в скобках состояния можно грубо обобщить как особые случаи страдания и удовольствия. Очевидно, что не все феноменальные состояния аффективны. Когда я смотрю на небо, в моём переживании голубого цвета нет внутренне присущего ему позитивного или негативного содержания. Конечно, я могу смотреть на небо с чувством благоговения и покоя или, наоборот, тревоги. Но эти аффекты не присущи переживанию цвета самому по себе. Другим словами, переживание голубого цвета само по себе ни приятно, ни неприятно.

Как видно из определения выше, чувствительность — разновидность феноменального сознания. Феноменальное сознание в современной философии принято понимать как возможность переживать состояния, про которые осмысленно спросить, каково находиться в этих состояниях³⁶. Другими словами, осмысленно будет спросить, каково смотреть на голубое небо или испытывать тревогу, но не будет осмысленным спросить, каково быть тюльпаном или каково футбольному мячу ощущать, что его пинают (если мы согласны, что тюльпаны и мячи лишены сознания). Поскольку валентные состояния — подкласс феноменальных состояний, наличие феноменального сознания у индивида — необходимое условие для наличия у него чувствительности. Другими словами, все существа, наделённые чувствительностью, также наделены сознанием. (Обратное может быть эмпирически верно в живой природе, но не следует априори из природы сознания).

Про любое наделённое сознанием существо осмысленно спросить, каково быть этим существом. Наделённые сознанием и чувствительностью существа также обладают благосостоянием (well-being, welfare). Благосостояние существа — ответ на вопрос, хорошо или плохо идут у него дела в целом. От чего принципиально зависит наше благосостояние? Существует несколько конкурирующих теорий, которые отвечают на этот вопрос³⁷. Философский гедонизм и родственная ему гедонистическая теория благосостояния утверждают, что единственный вид блага — удовольствие, а единственный вид зла — страдание. (Как мы отметили ранее, удовольствие и страдание здесь понимаются весьма широко: например, удовлетворение от совершённого вами научного открытия — тоже вид удовольствия). Но какую бы теорию благосостояния мы ни выбрали, нам не нужно быть гедонистами, чтобы согласиться с тем, что наши аффективные состояния влияют на наше благосостояние. Если большую часть времени я хорошо себя чувствую, то по крайней мере на первый взгляд моя жизнь идёт хорошо. И наоборот: если я постоянно страдаю от боли, меня нельзя будет назвать счастливым человеком, каких бы карьерных успехов я при этом ни достиг.

Очевидно, что наши действия в отношении «чувствующих» (аффективных) существ могут влиять на их благосостояние. Если я пну собаку, её благосостояние понизится (попросту говоря, она станет менее счастливой в целом). Некоторые философы-«сентиентисты»³⁸ считают, что одного этого достаточно, чтобы признать всех чувствующих существ моральными пациентами, то есть возможными объектами морального действия³⁹. Моральные пациенты отличаются от прочих вещей в мире тем, что у моральных агентов есть перед ними определённые обязательства⁴⁰. Если собака — моральный пациент, у меня есть непосредственное обязательство перед самой собакой не пинать её зря — в отличие от тюльпанов, мячей и стульев, перед которыми у меня нет прямых обязательств. У меня может быть обязательство не пинать стул, потому что это ваш стул, а перед вами у меня есть обязательство — а именно, не портить вашу мебель. Но у меня явно нет обязательств перед самим стулом.

Легко увидеть, почему у нас могут быть непосредственные обязательства перед чувствующими существами. В самом деле, если мы знаем, что благосостояние того или иного существа может измениться от наших действий, у нас есть обязанность prima facie не делать его менее счастливым без достаточной причины. Конечно, могут быть обстоятельства, когда я причиняю другому страдание, не совершая при этом морального проступка. Когда меня хотят ограбить, я могу отнять нож у грабителя или убежать от него, сделав его несчастливым. Но вне таких обстоятельств произвольно и целенаправленно причинять другому существу страдание кажется морально негативным, то есть попросту злым действием. Кому именно я причиняю страдание в таком случае — человеку, корове или марсианину, — сентиентисты полагают морально безразличным. (Конечно, не все философы согласятся с этим, о чём мы подробнее скажем ниже).

Все упомянутые понятия — феноменального сознания, чувствительности и благосостояния — требуют тщательного и гораздо более подробного анализа, который мы не можем себе здесь позволить. Приведённый быстрый обзор, конечно, игнорирует многочисленные философские трудности. Обратим внимание лишь на две из них.

Первая трудность связана с конститутивным разнообразием чувствительности в живой природе. Животные — пока что единственный известный нам класс чувствующих (и сознающих) существ — чрезвычайно различны по своему поведению, среде обитания и нейрофизиологии. Эволюционная история и физиологические характеристики различных видов наделяют их разной чувствительностью. Не все животные страдают и наслаждаются в одних и тех же условиях, и не все страдают и наслаждаются одинаковым образом. Одни животные способны чувствовать радость, другие — нет. Одни страдают от монотонности окружения, другие не обращают на неё внимания. Некоторые животные, включая людей, могут страдать, не испытывая «физической» боли; другие могут обладать чувствительностью, будучи не в состоянии ощущать боль так, как ощущают её люди⁴¹. Наконец, одни животные могут обладать чувствительностью (а значит и сознанием), другие могут быть лишены и того и другого.

Способность к благосостоянию напрямую зависит от «параметров» чувствительности. Поэтому очевидно, что у различных животных различная способность к благосостоянию⁴². Попросту говоря, разные вещи делают разных животных счастливыми и несчастливыми. Это значит, что если мы как моральные агенты должны заботиться о благосостоянии животных, различные виды в силу своей разной чувствительности накладывают на нас разные обязательства. То же самое применимо к правам: если животные заслуживают прав, то акт наделения их правом вносит сравнительно разный вклад в благосостояние разных животных в зависимости от права. Например, лишение коров права на свободу вероисповедания, фундаментального права человека, вряд ли приведёт к сокращению их благосостояния. Но здесь нам не нужно разрабатывать отдельный список фундаментальных прав для каждого вида: мы можем попросту допустить, что их перечень един для всех субъектов права; однако некоторые субъекты не склонны к тому, чтобы заявлять требования на те или иные права или пользоваться ими.

В качестве примера разнообразия чувствительности в животном мире заметим, что, согласно некоторым данным, у акул нет болевых рецепторов (ноцицепторов) в теле, за исключением черепной области. Как отмечает Бёрч, акулы, вероятно, переживают механический вред не так, как переживаем его мы⁴³. Однако было бы неверным сделать вывод, что акулы напрочь лишены чувствительности. Другой пример: судя по некоторым данным, высокая температура для насекомых гораздо более неприятна, чем механический вред. В экспериментальных условиях насекомые продолжали питаться и спариваться даже после значительных механических повреждений. Но поведение насекомых в других условиях — связанных с высокой температурой — говорит о том, что по крайней мере некоторые из них чувствительны⁴⁴. Так, земляные шмели способны выбирать между двумя ёмкостями с сахарным раствором. Раствор в одной ёмкости не привлекателен для шмелей, так как содержит слишком мало сахара. Раствор в другой содержит достаточно сахара, но нагрет до неприятной для шмелей температуры. Шмели способны найти компромисс между вкусной едой и неприятной температурой: они не станут есть слишком горячий раствор, но предпочтут горячий раствор пресному, когда температура не слишком высокая⁴⁵. Такое сложное поведение и способность находить баланс между приятными и неприятными стимулами также свидетельствует о наличии чувствительности у этих насекомых.

Вторая сложность носит эпистемический характер: откуда нам вообще известно, что какие-либо нечеловеческие животные наделены чувствительностью? В XVII веке Рене Декарт выдвинул идею о необходимости наличия души, или мыслящей субстанции, для переживания «идей» (сегодня мы бы сказали «ментальных состояний»), включая боль. По мнению Декарта, поскольку тела животных не связаны с мыслящей субстанцией, они являются не более, чем живыми автоматами или сложно устроенными часами, и не чувствуют боли («Рассуждение о методе», V)⁴⁶. Подобный антропоцентризм о сознании служил оправданием для вивисекции, которую Декарт практиковал со своими последователями⁴⁷. Сегодня идея, что только люди наделены чувствительностью, маргинализирована: нам не известно ни одного философа или учёного, который бы отрицал чувствительность у всех животных, кроме людей. Но равным образом нет достаточных причин считать, что все животные, от простейших до млекопитающих, наделены чувствительностью.

Как уже отмечалось, наличие чувствительности — и её конкретные параметры — определяют наши обязанности перед чувствующими существами. Поэтому чрезвычайно важным является вопрос о границе чувствительности в живой природе. По аналогии с соответствующей проблемой сознания её можно назвать проблемой дистрибуции чувствительности. В последние два десятилетия наука и философия совершили определённый прогресс в решении этой проблемы. Подавляющий консенсус состоит в том, что чувствительны все млекопитающие⁴⁸. Консенсус слабее, когда речь заходит о животных, лишённых неокортекса — птицах и рыбах (хотя, как отмечает Бёрч, отрицание чувствительности у рыб может быть вызвано приверженностью некоторых учёных и философов к несколько устаревшей «короцентричной» теории сознания⁴⁹). Как бы то ни было, у нас хватает данных, чтобы считать всех позвоночных, включая млекопитающих, птиц, рыб и рептилий, по крайней мере кандидатами на чувствительность⁵⁰. Многочисленные исследования свидетельствуют о том, что головоногие моллюски и десятиногие раки также чувствительны⁵¹, причём особенно много данных о чувствительности осьминогов. Также имеются данные о чувствительности насекомых, хотя подавляющее большинство имеющихся исследований посвящено отряду перепончатокрылые (пчёлы, муравьи, шмели и осы), о чувствительности которых, таким образом, мы располагаем самыми надёжными данными⁵².

Конечно, мы не можем переживать ментальные состояния животных непосредственно, как свои собственные. Поэтому в деле демаркации чувствительности в животном мире нам остаётся лишь кропотливая эмпирическая работа, которая делает выводы из данных о поведении и физиологии животных. Работающие в этой области учёные опираются на набор экспериментальных методов и критериев. Джонатан Бёрч, ведущий исследователь в этой области, выделяет с коллегами следующие критерии чувствительности у животного: (1) наличие ноцицепторов (нейронов-рецепторов боли); (2) наличие отделов мозга, интегрирующих данные от разных органов чувств; (3) связь между ноцицепторами и этими отделами; (4) изменение поведения после введения местного анестетика или анальгетика; (5) способность действовать, сравнивая опасность и выигрыш (или неприятный и приятный стимулы) от некоего варианта действий; (6) гибкое защитное поведение как реакция на повреждение тканей или угрозу (например, уход за повреждённой частью тела); (7) ассоциативное обучение, при котором нейтральные стимулы ассоциируются у животного с неприятными стимулами; (8) предпочтение местного анестетика или анальгетика после повреждения тканей⁵³. Процитированный обзор суммирует выводы более чем трёхсот исследований о поведении и психологии двужаберных головоногих моллюсков. Команда Бёрча делает вывод, что осьминоги удовлетворяют всем критериям, кроме пятого, с высокой или очень высокой степенью уверенности, и удовлетворяют пятому со средней степенью уверенности. Данных по другим двужаберным, кальмарам и каракатицам доступно меньше. Тем не менее, по результатам обзора они удовлетворяют критериям 1, 2, 3 и 7.

Когда экспериментальных данных накапливается достаточно, мы можем заключить, что животные такого-то вида (или даже более крупного биологического таксона, если у нас достаточно причин сделать обобщение) наделены чувствительностью (или хотя бы являются кандидатами на чувствительность), а значит, требуют обращения, которое учитывает их интересы и благосостояние. При этом «особое обращение», то есть обращение как с моральными пациентами, ещё далеко не то же самое, что наделение правами: можно согласиться, что чувствительность животного требует учитывать его благосостояние, но при этом отрицать, что у него могут быть какие-либо права. В данном разделе мы ввели понятие чувствительности и постарались показать его важность для нормативной этики. Цель двух следующих разделов — рассмотреть две ключевые теории обоснования прав и установить, как критерий чувствительности сочетается с принципами этих теорий. По итогам этого анализа мы сможем сделать вывод о возможности или невозможности их универсализации в качестве обоснований прав всех чувствующих существ.

2. Теория статуса: неотъемлемая ценность чувствующих существ #

Наша первая задача — установить, как критерий чувствительности коррелирует с теорией статуса (status theory, status-as-a-person theory). Эта теория приписывает индивиду права на основе имеющихся у него определённых неотъемлемых свойств. В числе таких свойств, как правило, называют достоинство (dignity)⁵⁴; неотъемлемую ценность (intrinsic worth)⁵⁵; личность (personhood), агентность и рациональность⁵⁶. Вслед за Коцманн мы будем употреблять термины «неотъемлемая ценность», «внутренне присущая ценность» (inherent value, intrinsic worth) и «достоинство» взаимозаменяемо⁵⁷. В качестве парадигмальной версии теории прав в данной главе мы возьмём квази-кантианскую модель, при которой права есть у индивида, если и только если он обладает неотъемлемой ценностью.

Рассуждая вне строго кантианской рамки, неотъемлемая ценность обычно понимается как ценность, к которой мы должны стремиться ради неё самой⁵⁸. Предмет, обладающий такой ценностью, ценен сам по себе, а не опосредованно или инструментально. Мы стремимся к самому этому предмету и не должны использовать его в качестве средства для достижения некой другой цели. В свою очередь, индивид, обладающий достоинством, ценен сам по себе; мы также не должны использовать его в качестве средства. Другими словами, мы никогда не должны совершать действий, которые имеют в виду только лишь наши цели и используют этого индивида исключительно в качестве средства для их реализации.

Напротив, мы должны всегда иметь в виду благо, интересы и цели индивидов, обладающих внутренне присущей ценностью. Например, свой велосипед я использую исключительно в качестве инструмента. Мне никогда не придёт в голову сделать что-то ради велосипеда как такового — то есть что-то, что будет иметь своей целью благо велосипеда и ничто иное. Я могу смазать цепь и накачать колёса, но, конечно, цель этих действий — не забота о благе велосипеда, а забота о моём собственном благе. Очевидно, что в отношениях с людьми мы руководствуемся совершенно иными правилами. Хотя иногда мы используем друг друга в инструментальном ключе, мы стараемся при этом не упускать из виду благо другого. Например, руководитель компании может использовать подчинённых в качестве средств для достижения неких коммерческих целей, но он должен делать это таким образом, чтобы учитывать их собственное благо (например, он не должен эксплуатировать их, платить слишком низкую зарплату, заставлять нарушать закон и так далее). Короче говоря, он не может относиться к ним как к живым инструментам — так, как мы относимся к неодушевлённым вещам и заменимым деталям⁵⁹.

Подобные формулировки во многом опираются на деонтологическую этику Иммануила Канта. Кант считал моральность возможностью всеобщего законодательства в царстве целей, то есть возможностью устанавливать моральные законы, качественно иные, чем законы природы. Поскольку только разумный индивид способен быть свободным по отношению к законам природы и повиноваться своим собственным моральным законам, в философии Канта предикаты «достоинство», «неотъемлемая ценность», «рациональность» и «моральность», по сути, эквивалентны друг другу: я могу быть личностью или обладать достоинством, если и только если я разумен⁶⁰. Из этого следует, что не только человек, но и разумный марсианин мог бы «законодательствовать в царстве целей» и обладать достоинством⁶¹. Что касается нечеловеческих животных, то они, согласно Канту, лишены рациональности, не являются личностями и могут быть использованы нами как средства, то есть без заботы об их достоинстве и благополучии ради них самих⁶². Поскольку животные не могут быть целями самими по себе, у нас нет по отношению к ним прямых обязательств. С другой стороны, Кант считал, что у нас к ним есть непрямые обязательства: жестокость, которую мы проявляем к животным, подтачивает в нас человечность, которую мы обязаны поддерживать и проявлять по отношению к другим людям:

Если кто-нибудь убивает свою собаку, потому что та не зарабатывает больше на свой хлеб, то этим самым он не действует против своих обязанностей по отношению к собаке, так как она не обладает способностью суждения, а нарушает этим самым принцип человечности в самом себе, согласно которому должен действовать. Для того чтобы не уничтожить человечество, человек должен проявлять добросердечность уже по отношению к животным, потому что человек, жестоко относящийся к животным, окажется таковым и по отношению к людям⁶³.

Действительно ли животные не удовлетворяют условиям кантианской теории статуса? Кристин Корсгаард в современной философии принадлежит заслуга разработки деонтологической теории прав животных на основе критерия чувствительности⁶⁴. По мнению Канта, мы репрезентируем самих себя и других людей как «цели в себе». Как отмечает Корсгаард, в трудах Канта эта формула употребляется в двух смыслах. Во-первых, если некто — цель сама по себе, то её благо ценно вне зависимости от инструментальных (практических или прагматических) соображений, то есть является абсолютным благом⁶⁵. Во-вторых, цель сама по себе может быть законодателем для других агентов, налагая на них ограничения, обеспечивающие ей свободу преследовать своё благо. Корсгаард считает, что поскольку мы, люди, не можем избирательно объявить только своё благо абсолютным, у каждого чувствующего существа есть благо, которое для него составляет абсолютное благо. Поэтому вопреки Канту Корсгаард утверждает, что все чувствующие существа, а не только люди, являются целями самими по себе. В таком случае каждое чувствующее существо может быть «законодателем», то есть наложить на нас ограничения, вызванные его свободой преследовать своё благо. Рассмотрим эти и другие идеи подробнее.

В литературе широко распространена⁶⁶ точка зрения, что чувствительность необходима и достаточна для наличия у индивида благосостояния. Как мы отмечали в предыдущем разделе, если индивид может страдать и наслаждаться, его жизнь в целом может идти хорошо или плохо, и он может прожить в целом счастливую или несчастливую жизнь. У каждого чувствительного индивида есть благо: положения дел, в силу которых его благосостояние меняется к лучшему. Но в таком случае мы можем совершать поступки ради индивида, то есть полагая индивида и его благо своей целью. Это происходит, когда наши поступки имеют своей целью благо индивида и ничто другое. Это совершенно невозможно в случае велосипеда, потому что велосипед не чувствует боли и других валентных феноменальных состояний: у велосипеда нет собственного блага. Есть ли такое благо у нечеловеческих животных? Сложно отрицать, что по крайней мере наиболее знакомые нам животные — домашние и сельскохозяйственные — могут наслаждаться и страдать, бояться и скучать, радоваться и испытывать тоску. Их жизнь может идти хорошо или плохо — в том числе в зависимости от наших действий. И в своих действиях мы можем намеренно ставить их счастье или несчастье в качестве единственной цели своих действий. Другими словами, мы можем влиять на благосостояние чувствующих индивидов, но не на благосостояние индивидов, которые могут быть лишь средствами по своей природе — таких, как велосипед, булыжник или ноутбук. (Я могу починить велосипед, и это действие будет на первый взгляд напоминать заботу о его благе. Но для велосипеда, то есть для его благополучия ничего не изменится; велосипед лишён благополучия, какую бы теорию благосостояния мы ни выбрали). Итак, вопреки Канту у нас нет причин считать, что нечеловеческие животные принципиально не могут быть целями наших моральных действий. Если они могут быть целями, то они обладают неотъемлемой ценностью, а значит могут предъявлять другим требования, налагающие обязанность уважать эту ценность.

Выше мы упомянули, что перечень фундаментальных прав может быть общим для всех чувствующих существ; но некоторые из них могут не нуждаться в определённых правах и не предъявлять на них требований. При этом, возможно, есть ядро фундаментальных прав, на которые есть права требования у любого чувствительного существа. Эти права одновременно обусловлены его достоинством и служат защите его достоинства. Таковы:

a. право на телесную целостность и неприкосновенность, а также свобода от целенаправленного физического и психологического вреда;

b. телесная свобода, свобода от порабощения и заключения; и, наконец,

c. право преследовать избираемый животным и соответствующий природе животного образ жизни⁶⁷.

Является ли чувствительность достаточной для таких прав? Возможно, кантианский критик примет тезис о необходимости чувствительности для (a–c), но будет отрицать, что она достаточна для этих прав. Он может заявить, что для пользования даже столь базовыми правами необходимо дополнительное свойство — например, пресловутая рациональность. Отвечая на это возражение, оставим в стороне весьма спорный вопрос, действительно ли все нечеловеческие животные лишены рациональности. Чтобы отсечь это и все подобные возражения «от недостаточности чувствительности», воспользуемся классическим аргументом от маргинальных случаев:

У людей с когнитивными нарушениями, у людей с ментальными заболеваниями и у младенцев есть неотъемлемая ценность.
Если она есть у таких людей, она есть у любых существ со схожими ментальными характеристиками и способностями.
У некоторых нечеловеческих животных ментальные характеристики и способности по крайней мере соответствуют таковым у людей с когнитивными нарушениями, ментальными заболеваниями и у младенцев.
Неотъемлемая ценность есть по крайней мере у некоторых нечеловеческих животных⁶⁸.

Согласно этому аргументу, если мы готовы признать наличие неотъемлемой ценности у людей, ментальные способности которых значительно ниже способностей «обычного» взрослого, то нет никаких причин отказать в ценности хотя бы некоторым нечеловеческим животным. Аргумент от маргинальных случаев можно применить и против тех, кто защищает другие высокопорядковые свойства как основу прав — например, личность, самосознание, способность к планированию и прочее.

Вывод представленного аргумента говорит лишь о «некоторых» нечеловеческих животных — о каких именно? Чтобы продемонстрировать, что вывод распространяется на всех чувствующих животных, представим следующее. Иван из-за тяжёлой травмы мозга прикован к больничной койке и находится в подавленном состоянии сознания, но по-прежнему может испытывать боль. Иван практически не реагирует на стимулы. Когнитивные характеристики Ивана из-за его травмы сопоставимы с характеристиками очень нейрофизиологически «примитивных» чувствующих животных. Но вряд ли кто-то будет отрицать, что у Ивана, поскольку он всё ещё может чувствовать боль, сохраняются моральные права. Мы не можем произвольно причинить ему боль и использовать в качестве подопытного, ведь у него всё ещё есть аффективное сознание, и его благосостояние ухудшится, если мы будем относиться к нему только как к средству. Тогда мы не должны полагать, что подобного права на свободу от вреда нет и у когнитивно аналогичного нечеловеческого животного. Остаётся сделать вывод, что у всех чувствующих животных есть право на свободу от произвольного вреда.

Итак, мы постарались показать, что в квази-кантианском варианте теории статуса чувствительность необходима для неотъемлемой ценности. Мы установили, что неотъемлемая ценность (и прочие предикаты в основании теории статуса) могут быть приписаны только лишь чувствующим индивидам. Мы не можем навредить достоинству и внутренней ценности (лишённого сознания) робота, потому что, как бы мы ни старались, для самого робота, или во «внутреннем мире» робота, от наших действий ничего не изменится: робот лишён состояний, про которые можно спросить, каково для него быть в этих состояниях. При помощи аргумента от маргинальных случаев мы также попытались доказать, что чувствительность достаточна для прав в теории статуса. Тогда финальный аргумент в пользу прав животных и всех чувствующих существ будет выглядеть так:

Согласно теории статуса,

неотъемлемая ценность — необходимое и достаточное условие прав;
чувствительность необходима и достаточна для неотъемлемой ценности;
чувствительность необходима и достаточна для наличия прав.
Тогда
Все чувствующие животные обладают правами.

Перейдём к следующей теории обоснования прав — теории интересов.

3. Теория интересов: чего хотят чувствующие существа? #

Многие философы⁶⁹ придерживаются идеи, что основание прав следует искать в наличии интересов. Иосеф Раз утверждает, что у существа есть права, если и только если (1) оно способно быть обладателем прав и (2) некий его интерес, то есть аспект его благосостояния, достаточен для того, чтобы обосновать долг других по отношению к этому существу. Существо способно обладать правами, по Разу, если и только если его благосостояние представляет предельную ценность, то есть ценно само по себе⁷⁰. В предыдущей главке мы постарались доказать, что благо животных может быть предельной ценностью, поэтому оставим этот кантианский элемент определения Раза в стороне и сосредоточимся на значении интересов для прав. Права в теории интересов можно рассматривать в двух аспектах. С позитивной точки зрения, права служат для максимизации блага, которое индивид получает путём удовлетворения своих интересов. С негативной точки зрения, права индивида защищают его от произвольного нарушения его интересов⁷¹. Права индивидов происходят не от их неотъемлемых свойств, как в теории статуса, а действуют в качестве полезных правил, максимизирующих благо индивидов.

«Интерес» здесь следует понимать предельно широко: не только и не столько как мою психологическую заинтересованность в чём-либо, а скорее как отношение индивида к некоему положению дел — такому, что если это положение дел реализуется, благополучие индивида возрастает. В таком случае я могу быть заинтересован в чём-либо, что никогда не фигурирует в моём сознании как предмет моего интереса. Например, в интересах ребёнка может быть учиться, или в моих интересах может быть перестать употреблять кофеин, но ни я, ни ребёнок никогда не узнаем об этом. Из этого следует, что мои ментальные состояния, моя речь или даже моё поведение — не единственный индикатор моих интересов. Разумеется, большинство животных не могут сообщить нам о своих интересах. Точно так же мы не можем проникнуть в их сознание и узнать, чего они хотят. Но из этого обстоятельства не следует, что у них нет интересов, или что мы никогда не узнаем об их интересах, или что наличие у них интересов не может быть достаточным основанием для наделения их правами. Как бы то ни было, аргумент в пользу прав животных от теории интересов может выглядеть следующим образом:

Индивид обладает правами, если и только если он обладает интересами.
Наделённые чувствительностью животные обладают интересами.
Наделённые чувствительностью животные обладают правами.

Первая посылка утверждает, что интересы необходимы и достаточны для обладания правами. Критик может подвергнуть эту идею сомнению, опять заявив, что хоть даже если интересы и необходимы, одних только интересов не достаточно для обладания правами⁷². Другими словами, критик может отрицать саму теорию интересов. Но тогда критик вновь встречается с аргументом от маргинальных случаев. Вернёмся к Ивану: из-за травмы количество очевидных интересов у него резко сократилось. Он больше не может голосовать на выборах или заниматься спортом — и эти действия в его нынешнем состоянии не принесут ему блага. Но Иван по-прежнему может испытывать боль. Если мы знаем, что Иван может испытывать боль, мы заключаем, что в интересах Ивана не испытывать боль⁷³. Знания об этом его интересе для нас достаточно, чтобы стараться сократить его боль и не причинять её. Достаточно ли знания об этом интересе, чтобы признать за Иваном соответствующее право? Мы не видим причин ответить отрицательно. Если право, согласно теории интересов, это не более чем максимизирующее благо и защищающее от сокращения блага правило, то это правило явно применимо к Ивану как то, что служит своей цели — заботе о его благе⁷⁴. Критику, который отрицает достаточность интересов для прав, будет сложно указать, чего в данном случае не хватает Ивану, чтобы за ним признали наличие прав. Но если Иван заслуживает такой защиты, то её заслуживает и другое чувствующее животное, сходное с Иваном по когнитивным способностям.

Вторая посылка утверждает, что каждое наделённое чувствительностью животное обладает интересами — возможно, по крайней мере интересами, коррелятивными правам в списке (a-c) выше (свобода от вреда, телесная свобода, самореализация). Но сейчас мы можем ограничиться лишь одним интересом: не испытывать страдания в широком смысле слова. В самом деле, мы можем редуцировать нарушение перечисленных в скобках интересов к страданию: телесный и психологический вред, порабощение и невозможность реализации желательного образа жизни в стандартных обстоятельствах причинят многим чувствующим животным страдание.

Как уже говорилось, мы не ограничиваем возможные интересы только теми интересами, которые фигурируют в качестве ментальных состояний животного. Поэтому мы также не ограничиваемся феноменальным страданием — то есть непосредственным переживанием боли, страха, отчаяния и прочих аффектов. Возможен вред, который никак не фиксируется в моём сознании⁷⁵. Но поскольку сейчас наша задача — связать интерес не страдать с чувствительностью, рассмотрим именно феноменальное страдание.

Кажется интуитивно верным, что каждое чувствительное существо заинтересовано по крайней мере в том, чтобы не испытывать негативные валентные состояния. В самой природе боли, тоски, тревоги, скуки и прочих негативных аффектов есть нечто отталкивающее, что заставляет нас рассматривать эти состояния как нежелательные сами по себе — то есть без каких-либо дополнительных, внешних факторов, которые делают их нежелательными. В самой боли — точнее, в ощущении боли — есть нечто, что делает её злом. Хотя можно назвать множество проявлений зла, многие из них (гедонист скажет, что все) сводимы к страданию: они становятся злом лишь в силу того, что они причиняют страдание чувствующим существам. Боль — это зло само по себе, не сводимое к неким фундаментальным причинам, которые делают её злом. Она является злом не в силу социальных, культурных, языковых и прочих контингентных обстоятельств. Другими словами, негативная характеристика боли заключена в самой её природе: мы полагаем, что боль — это зло во всех возможных мирах и для всех способных ощущать её существ.

Тем не менее, метафизическая природа боли и страдания — отдельная проблема в моральной философии. Гедонисты и другие философы согласятся с рассуждением выше, что боль имеет неотъемлемый, внутренне ей присущий негативный характер. Другие философы⁷⁶ отстаивают «теорию отношения» (attitudinal theory) боли и других аффективных состояний. Согласно этой теории, боль приобретает свой негативный и нежелательный характер не сама по себе, а в силу нашего отношения к ней как к такому состоянию. По мнению этих философов, между тем, что мы считаем разновидностями боли, или феноменального страдания, слишком много различий, чтобы мы могли объединить их в один естественный вид. Действительно, в феноменологии таких разнородных состояний, как зуд, скука и головная боль, мало общего. По мнению «теоретиков отношения», основная причина, по которой мы считаем их все нежелательными, или даже объединяем в единый класс, это то, что все они фигурируют как содержания наших негативных ментальных отношений. Тогда гедонизм ложен, и мы не можем объединить множество интересов избегать каждого из этих состояний в один интерес (а именно: «избегать страдания»). Но вряд ли это концептуальное возражение что-то сильно меняет в аргументе выше. Мы можем переформулировать его так, чтобы каждому ментальному состоянию, к которому существо проявляет устойчиво негативное ментальное отношение, соответствовал интерес его не испытывать, а некоторым из таких интересов — право его не испытывать.

Другое возражение, которое может выдвинуть противник концептуализации свободы от страдания в отдельный интерес, заключается в следующем. Иногда мы сознательно совершаем действия, которые вызывают у нас негативные аффекты. Мы страдаем в спортзале или соглашаемся на операцию, после которой, как мы знаем, нам предстоит долгое и трудное восстановление. Конечно, такие случаи не могут служить возражением против утверждения, что мы как чувствующие существа фундаментально заинтересованы в том, чтобы не переживать боль. Будучи рациональными существами, люди, подобно другим животным, в том числе насекомым (см., например, описанный выше эксперимент с земляными шмелями⁷⁷, способны на практические компромиссы. Мы можем выбрать зло для себя, чтобы избежать большего зла, или чтобы получить большее благо, чем получили бы, если б не выбрали зло. Всё это не имеет отношения к вопросу о природе боли и страдания. В ситуациях обмена большего зла на меньшее мы бы, конечно, выбрали вариант, не связанный с болью, если бы он был нам доступен (например, операцию, которая не связана с долгим периодом восстановления).

Как уже отмечалось, теория интересов хорошо сочетается с утилитаристской и в целом консеквенциалистской традицией в этике. Для консеквенциалиста будет естественно понимать права как максимизирующие ценность правила (для утилитариста этой ценностью будут эквивалентные удовольствие, счастье или полезность [utility]). При этом возможны экзотические варианты консеквенциализма, которые рассматривают права как правила, максимизирующие не-феноменальные блага, такие как знание, свободу или удовлетворение личных проектов. Но для утилитаристов и других философских гедонистов проблема «неощущаемых» (то есть не-феноменальных) благ и вреда представляет теоретическую сложность. Также сложность для них представляют гипотетические существа, лишённые чувствительности.

Представим индивида — например, наделённую сознанием машину или инопланетянина — который не может переживать валентные состояния (другими словами, не чувствует страдания и наслаждения в каком бы то ни было виде), но которому, возможно, доступны другие блага. Такой индивид был назван Дэвидом Чалмерсом «вулканцем», по аналогии с расой гуманоидов в сериале «Звёздный путь», к которой частично принадлежит Спок⁷⁸. Предположим, что некий вулканец считает знание благом и стремится к нему. То есть знание является содержанием его интереса. Этого обстоятельства, согласно первой посылке, уже достаточно, чтобы заключить: вулканец обладает правами. (При этом вулканец необязательно имеет право на знание как таковое). Его интерес к знанию означает, что у него есть благосостояние и что он имеет право на защиту от целенаправленных действий, снижающих его благосостояние без достаточной причины⁷⁹. Но поскольку вулканец может иметь права, и у него нет чувствительности, становится неочевидным, что чувствительность необходима для прав, согласно теории интересов: она может быть лишь достаточной для прав.

Как уже отмечалось, есть животные, которые переживают боль совсем не так, как млекопитающие. При этом невозможно пока сказать, существуют ли животные, неспособные к валентным состояниям — животные-вулканцы — в нашем мире. Чувствительность имеет огромное эволюционное значение, поскольку служит выживанию организма, и вид, который не мог бы переживать валентные состояния, был бы лишён очевидного эволюционного преимущества. С другой стороны, мы не знаем, каковы самые примитивные феноменальные состояния у существ чуть выше границы сознания. Может ли крошечная нематода с парой сотен нейронов чувствовать неприятное, или же она переживает все свои состояния как нейтральные? Чувствует ли она вообще что-либо? Пока мы не можем дать ответа на эти вопросы. Поэтому вывод в аргументе выше («Наделённые чувствительностью животные обладают правами») сформулирован как достаточное условие. Он не утверждает, что только чувствующие существа обладают интересами и никакие другие. Ввиду хотя бы возможного существования вулканцев более правдоподобным кажется тезис, что только наделённые сознанием и никакие другие существа имеют интересы, а следовательно, обладают правами. Однако и этот тезис требует тщательного анализа. Могут ли быть интересы — а значит, и права — у лишённых сознания животных или у растений? Оставим эти важные вопросы за скобками. В этом разделе мы постарались продемонстрировать, что поскольку чувствительность связана с возможностью переживать боль или страдание, и каждое способное их ощущать существо prima facie заинтересовано в том, чтобы их не ощущать, чувствующие существа обладают правами — по крайней мере, одним правом: не быть произвольно подвергнутыми страданию.

4. Другие теории #

Даже если рассуждения в двух предыдущих разделах убедят сторонника теории статуса или интересов, некто может отрицать, что чувствительность имеет значение для прав, если он отвергает обе эти теории. В последнем разделе речь пойдёт о возражениях, которые можно адресовать критерию чувствительности со стороны других теорий⁸⁰.

В контексте прав теорию интересов, о которой шла речь в предыдущем разделе, часто противопоставляют⁸¹ так называемой теории воли (will theory). Креймер формулирует суть теории воли следующим образом:

Необходимым и достаточным условием для обладания X правом требования, соответствующим некоторой определённой обязанности [duty], является то, что X компетентен и наделён властью контролировать существование и исполнение этой обязанности⁸².

Другими словами, «субъекты прав контролируют по своему выбору обязанности, которые должны исполнять по отношению к ним другие, обладая […] правом аннулировать или передавать другим такие обязанности, отказываться от них, или обеспечивать их исполнение»⁸³. Таким образом, требования, предъявляемые к субъектам права, в теории воли весьма высоки: субъект должен как минимум осознавать, что он наделён правами, то есть обладать самосознанием и располагать понятием права. Хотя чувствительность можно трактовать как необходимое условие для наличия самосознания, и в таком случае чувствительность в теории воли тоже становится необходимой для наличия у кого-либо прав, совершенно очевидно, что одной чувствительности недостаточно для правосубъектности в теории воли.

Среди многих возражений против теории воли наиболее очевидным представляется то, что, согласно этой теории, многие индивиды, в том числе человеческие, будут лишены прав, если они лишены самосознания и рациональности, необходимых для распоряжения своими правами, включая потенциальный отказ от права требования. Возможность распоряжения, ключевая в теории воли, кажется произвольным условием для наделения кого бы то ни было правами. При этом отрицание прав за этими лишёнными «воли» индивидами несовместимо с общепринятым пониманием прав, или, как пишет Роуэн Крафт, «фактическим употреблением»:

Теорию воли часто обвиняли в ошибочном исключении возможности наличия у людей неотчуждаемых прав. Маленькие дети, взрослые с ментальными проблемами и животные не имеют возможности отказаться от своих требований или обеспечить их соблюдение, но, по-видимому, ошибочно из этого делать вывод, что маленькие дети, взрослые с ментальными проблемами и животные не имеют прав. При этом фактическое употребление термина «право» допускает возможность, что маленькие дети, взрослые с ментальными проблемами и животные могут иметь права. И фактическое употребление также допускает возможность, что психически дееспособные взрослые могут иметь неотчуждаемые права⁸⁴.

Точно с такой же сложностью встречается другая влиятельная теория прав — контрактарианство. Согласно контрактарианству, рациональные и мотивированные агенты имеют права, если и только если они соглашаются на определённые базовые принципы, регулирующие их совместную жизнь⁸⁵. Философы-контрактарианцы считают, что справедливость этих принципов обеспечена их принятием агентами из некой нейтральной позиции, наподобие «исходного положения» Ролза⁸⁶, или «разумности» (reasonableness) Скэнлона⁸⁷. Поскольку животные не обладают рациональностью, необходимой для одобрения базовых принципов, они находятся вне правового режима и не могут иметь прав. Хотя в контрактарианских текстах эта позиция обычно имплицитна, иногда контрактарианцы эксплицитно выступают против прав животных⁸⁸.

Некоторые люди лишены нормативной рациональности, поэтому не способны согласиться на некий моральный или правовой режим и поддерживать его, выставляя права требования и соблюдая предписываемые им обязанности⁸⁹. Контрактарианцы могут отрицать, что у таких людей есть непосредственные права; например, они могут утверждать, что их интересы защищает представитель, который соглашается на контракт за них. Или же они могут утверждать, что такие люди включены в правовой режим в силу их будущей, прошлой или потенциальной рациональности. Несмотря на эти решения, кажется, что мы сможем избежать большего количества проблем, если признаем, что у людей в маргинальных случаях есть права непосредственно, даже если у них нет никакого представителя; и что их возможная рациональность не играет роли в том, как нам следует с ними обращаться. Если бы некое качество было необходимо для того, чтобы индивид обладал неким правом, в нормальных случаях было бы странно настаивать, что он обладает этим правом на основе лишь потенциального владения этим качеством. У меня нет права работать врачом на основе лишь того, что я мог бы получить медицинское образование. С фундаментальными правами картина меняется не слишком сильно: оплодотворённая яйцеклетка на раннем этапе беременности не заслуживает всех фундаментальных прав, которых заслуживает младенец, хоть у неё и есть потенциал превратиться в младенца.

Тем не менее, контрактарианец, который не отрицает, что у людей в маргинальных случаях есть права, может признать права и за чувствующими животными. Например, он может считать, что рациональность необходима только для создания и поддержания договора, но права могут назначаться и тем, кто лишён нормативной рациональности, но зависит от нормативного режима или связан с ним каким-то другим образом. В этом случае за животных соглашается на контракт представитель, который также репрезентирует их интересы. Как родители и опекуны действуют в роли «голоса» лишённых нормативной рациональности младенцев и тем самым включают их в правовой режим, так и заинтересованные стороны — активисты, животнозащитные организации и даже государственные институты — представляют интересы животных.

В этом отношении рабочую рамку предлагают труды Дональдсон, Кимлики⁹⁰ и Кокрейна⁹¹ (заметим, что ни один из этих авторов не поддерживает контрактарианство). Работа Сью Дональдсон и Уилла Кимлики Zoopolis положила начало «политическому повороту» в теории прав животных. Авторы утверждают, что различные животные находятся в разном отношении к человеческому социуму. Домашние животные должны стать полноправными членами политического сообщества людей. Дикие животные, живущие среди людей, рассматриваются как резиденты без прав гражданства. Прочие животные образуют собственные политические сообщества, которые они имеют право защищать от «колониальных» посягательств со стороны человека. Согласно Дональдсон и Кимлике, несмотря на то что все животные заслуживают неотчуждаемых прав, у людей разные обязательства по отношению к разным перечисленным категориям животных. В этом контексте также необходимо упомянуть книгу Аласдера Кокрейна Sentientist Politics, предлагающую амбициозный проект «сентиентистской космополитической демократии». В отличие от проекта Zoopolis, Кокрейн защищает эгалитарную модель, в которой все чувствующие животные получают равные права, в том числе права репрезентации. В делиберативных и партиципаторных демократических институтах системы Кокрейна будут работать специальные представители нечеловеческих животных, чья задача — «переводить» их интересы на язык делиберации и защищать их.

Как мы видим, теория воли и контрактарианство имеют меньший потенциал для обоснования универсальных прав на основе чувствительности в отличие от теорий статуса и интересов. При этом в случае контрактарианства существуют ходы и решения, которые смягчают концептуальное сопротивление.

Заключение #

Стоит заметить, что хотя на уровне нормативной этики теории статуса и интересов связаны с деонтологией и консеквенционализмом — традициями, которые стереотипно воспринимают в качестве несовместимых антагонистов, существуют гибридные и плюралистические модели обоснования права. Такова модель Джона Тесьюласа, которая «обращается как к моральным (равное человеческое достоинство), так и к пруденциальным (универсальные человеческие интересы) соображениям и позволяет множественности человеческих интересов играть основополагающую роль»⁹². В данной статье мы постарались показать, что теории на основе равного статуса и теории на основе интересов также объединяет то, что они обе обладают потенциалом универсализации и могут быть использованы для обоснования правосубъектности всех чувствительных индивидов.

Вернёмся к вопросу, поставленному в начале статьи: «Есть ли принципиальные препятствия для переосмысления распространённых подходов к обоснованию прав человека в качестве неантропоцентрических теорий прав?». Мы постарались показать, что если в качестве основания прав берётся критерий чувствительности, этих препятствий нет в случае теорий статуса интересов, но они возникают в случае теории воли и контрактарианства. Обе части нашей гипотезы подтвердились только в отношении моделей статуса и интересов. Другими словами, в теориях статуса и интересов, по крайней мере согласно их обобщённым формулировкам, нет постулатов, которые бы запрещали правосубъектность всех чувствующих существ.

Поскольку проблема статьи касалась только моральных, а не юридических прав, мы ничего не сказали о проблеме трансляции и укоренения моральных прав в позитивном праве; а также об обеспечении соблюдения прав. В заключение скажем об этом несколько слов. В последние десятилетия в некоторых частях света законодатели подготавливают почву для этой трансляции. Такие различные юрисдикции, как Европейский союз, Танзания и канадская провинция Квебек на уровне парламентов признали животных чувствующими существами⁹³. Хотя это признание необязательно влечет за собой правовую защиту, оно подразумевает, что общественность и законодатели становятся более открытыми для наделения правами некоторых нечеловеческих индивидов, и что чувствительность может служить основой для расширения прав человека до прав чувствующих существ⁹⁴. Кажется, что срочность проблемы страдания и эксплуатации животных⁹⁵ требует скорейших действий, и формальное признание моральных прав у всех чувствующих существ могло бы создать рамку для решения этой проблемы. Но такое одномоментное признание маловероятно в обозримом будущем из-за политических, философских и эпистемических препятствий. Более реалистичным кажется постепенное принятие нормативных актов, которые предоставляют права определенным видам или группам чувствующих животных. Этот процесс могут ускорить декларации международных организаций, таких, как ООН, решения на уровне политических блоков (Евросоюз), а также экспертные документы — такие, как Кембриджская декларация сознания (2012) и Нью-Йоркская декларация о сознании животных (2024).

То, что у нас нет убедительных ответов на проблему дистрибуции сознания и чувствительности в природе, создаёт много неопределенности. Некоторые нечеловеческие животные, модели искусственного интеллекта и другие сущности, такие как мозговые органоиды, находятся на эпистемической «границе чувствительности»⁹⁶. Помимо проблемы дистрибуции, неясно также, какие сущности должны стать приоритетной целью для правовой защиты. Вероятно, мы должны отдать приоритет существам, которые извлекут наибольшую выгоду из правовой защиты, а именно: (1) наиболее уязвимым видам (животным в лабораториях и промышленном животноводстве); (2) видам, в чувствительности которых у нас больше всего уверенности (позвоночные, двужаберные головоногие моллюски, десятиногие ракообразные); и (3) видам с развитыми когнитивными способностями, которые в природе коррелируют с развитой чувствительностью (обезьяны, китообразные, слоны, врановые и попугаи).

Акцент на чувствительности как критерии прав имеет ещё одно преимущество. Он позволяет нам приготовиться к появлению не-животных кандидатов на наличие прав — таких, как наделённый сознанием искусственный интеллект. Критерий чувствительности позволит нам осознать, что эксплуатация чувствующих сущностей всегда связана с моральными рисками — и защитить их таким образом, чтобы снизить или устранить эти риски. Уже сегодня чувствительность используют в качестве основания для превентивных мер, которые бы устранили эти риски. Например, Джонатан Бёрч и его коллеги предлагают законодательно запретить разведение осьминогов на фермах, поскольку такая практика связана с огромными рисками для благополучия этих животных⁹⁷. Подобный запрет уже введён в американских штатах Вашингтон и Калифорния⁹⁸. Равным образом законодатели должны рассмотреть упреждающие запреты и ограничения на определенные практики, в которых в будущем могут быть задействованы не-животные чувствующие существа: искусственный интеллект⁹⁹ и мозговые органоиды¹⁰⁰.

Мы не можем и, вероятно, никогда не сможем узнать, «каково быть летучей мышью» — и тем более эволюционно отдалёнными от нас животными — рептилиями, птицами, рыбами, насекомыми, моллюсками. Но нам и не нужно этого знать, чтобы установить факт чувствительности многих из этих животных. Акцент на чувствительности позволит нам перекинуть прочный мост от эмпирических исследований в зоопсихологии к выводам в этике. А в свою очередь эти выводы с опорой на науку смогут служить опорой для учреждения правовой защиты нечеловеческих животных.

Библиография #

Alexy, Robert. 2006. ‘Discourse Theory and Fundamental Rights’. In Arguing Fundamental Rights, by Agustín José Menéndez and Erik Oddvar Eriksen, 15–32. Law and Philosophy Library 77. Dordrecht: Springer Netherlands. https://doi.org/10.1007/1-4020-4919-4.
Alexy, Robert. 2010. ‘The Construction of Constitutional Rights’. Law & Ethics of Human Rights 4 (1): 21–32. https://doi.org/10.2202/1938-2545.1042.
Alexy, Robert. 2021. Law’s Ideal Dimension. First edition. Oxford Scholarship Online. Oxford New York, NY: Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780198796831.001.0001.
Andreotta, Adam J. 2021. ‘The Hard Problem of AI Rights’. AI & SOCIETY 36 (1): 19–32. https://doi.org/10.1007/s00146-020-00997-x.
Assembly Bill No. 3162. Octopus: Aquaculture: Prohibition. 2023. 2024 2023. https://leginfo.legislature.ca.gov/faces/billNavClient.xhtml?bill_id=202320240AB3162.
Birch, Jonathan. 2024. The Edge of Sentience: Risk and Precaution in Humans, Other Animals, and AI. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/9780191966729.001.0001.
Birch, Jonathan, and Heather Browning. 2021. ‘Neural Organoids and the Precautionary Principle’. American Journal of Bioethics 21 (1): 56–58. https://doi.org/10.1080/15265161.2020.1845858.
Birch, Jonathan, Burn, Charlotte, Alexandra Schnell, Heather Browning, and Andrew Crump. 2021. ‘Review of the Evidence of Sentience in Cephalopod Molluscs and Decapod Crustaceans’. LSE. https://www.lse.ac.uk/business/consulting/assets/documents/Sentience-in-Cephalopod-Molluscs-and-Decapod-Crustaceans-Final-Report-November-2021.pdf.
Bourget, David. 2017. ‘The Role of Consciousness in Grasping and Understanding’. Philosophy and Phenomenological Research 95 (2): 285–318. https://doi.org/10.1111/phpr.12208.
Bramble, Ben. 2016. ‘A New Defense of Hedonism about Well-Being’. Ergo, an Open Access Journal of Philosophy 3 (20201214). https://doi.org/10.3998/ergo.12405314.0003.004.
Cavalieri, Paola, ed. 2001. The Animal Question: Why Nonhuman Animals Deserve Human Rights. New York: Oxford University Press.
Chalmers, David John. 1996. The Conscious Mind: In Search of a Fundamental Theory. Oxford University Press.
Chalmers, David John. 2022. Reality+: Virtual Worlds and the Problems of Philosophy. First edition. New York, NY: W. W. Norton & Company.
Clark, David L. 2001. ‘Kant’s Aliens: The “Anthropology” and Its Others’. CR: The New Centennial Review 1 (2): 201–289.
Cochrane, Alasdair. 2013. ‘From Human Rights to Sentient Rights’. Critical Review of International Social and Political Philosophy 16 (5): 655–75. https://doi.org/10.1080/13698230.2012.691235.
Cochrane, Alasdair. 2018. Sentientist Politics. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780198789802.001.0001.
Cruft, Rowan. 2004. ‘Rights: Beyond Interest Theory and Will Theory?’ Law and Philosophy 23 (4): 347–397.
Cudd, Ann, and Seena Eftekhari. 2021. ‘Contractarianism’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta, Winter 2021. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/win2021/entries/contractarianism/.
Dombrowski, Daniel A. 1997. Babies and Beasts : The Argument from Marginal Cases. Urbana: University of Illinois Press.
Donaldson, Sue, and Will Kymlicka. 2011. Zoopolis: A Political Theory of Animal Rights. Oxford, New York: Oxford University Press.
Dung, Leonard. 2022. ‘Why the Epistemic Objection Against Using Sentience as Criterion of Moral Status Is Flawed’. Science and Engineering Ethics 28 (6): 51. https://doi.org/10.1007/s11948-022-00408-y.
Dung, Leonard. 2024. ‘Preserving the Normative Significance of Sentience’. Journal of Consciousness Studies 31 (1): 8–30. https://doi.org/10.53765/20512201.31.1.008.
Dworkin, Ronald. 2011. Justice for Hedgehogs. Cambridge (Mass.): the Belknap press of Harvard university press.
Dworkin, Ronald, ed. 2013. Taking Rights Seriously. Bloomsbury Revelations. London: Bloomsbury Publishing.
Ebert, Rainer. 2018. ‘Mental-Threshold Egalitarianism: How Not to Ground Full Moral Status’. Social Theory and Practice 44 (1): 75–93.
Ebert, Rainer. 2020. ‘Are Humans More Equal Than Other Animals? An Evolutionary Argument Against Exclusively Human Dignity’. Philosophia 48 (5): 1807–1823. https://doi.org/10.1007/s11406-020-00202-9.
Ebert, Rainer. 2022. ‘Being a World Unto One’s Self’. Zeitschrift Für Ethik Und Moralphilosophie 5 (2): 179–202. https://doi.org/10.1007/s42048-022-00125-y.
Feldman, Fred. 2004. Pleasure and the Good Life: Concerning the Nature Varieties and Plausibility of Hedonism. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/019926516X.001.0001.
Fischer, Bob, ed. 2024. Weighing Animal Welfare: Comparing Well-Being Across Species. Oxford, New York: Oxford University Press.
Francione, Gary L. 2000. Introduction to Animal Rights: Your Child or the Dog? Temple University Press.
Gibbons, Matilda, Elisabetta Versace, Andrew Crump, Bartosz Baran, and Lars Chittka. 2022. ‘Motivational Trade-Offs and Modulation of Nociception in Bumblebees’. Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 119 (31): e2205821119. https://doi.org/10.1073/pnas.2205821119.
Griffin, James. 2008. On Human Rights. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199238781.001.0001.
Hart, H. L. A. 1994. The Concept of Law. 2nd ed. Oxford : New York: Clarendon Press; Oxford University Press.
HB 1153 Washington State Legislature. Prohibiting Octopus Farming’ 2023. 2024 2023. https://app.leg.wa.gov/billsummary?BillNumber=1153&Initiative=false&Year=2024.
Herstein, Ori. 2023. ‘Legal Rights’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta and Uri Nodelman, Winter 2023. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/win2023/entries/legal-rights/.
Jones, Robert C. 2013. ‘Science, Sentience, and Animal Welfare’. Biology & Philosophy 28 (1): 1–30. https://doi.org/10.1007/s10539-012-9351-1.
Kamm, Frances. 1992. ‘Non-Consequentialism, the Person as an End-in-Itself, and the Significance of Status’. Philosophy and Public Affairs 21 (4): 354–389.
Kamm, Frances. 2002. ‘Rights’. In The Oxford Handbook of Jurisprudence and Philosophy of Law, edited by Jules L. Coleman, Kenneth Einar Himma, and Scott J. Shapiro, 1st ed., 476–513. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oxfordhb/9780199270972.001.0001.
Korsgaard, Christine M. 2015. ‘A Kantian Case for Animal Rights’. In The Ethics of Killing Animals, by Peter Singer, edited by Tatjana Višak and Robert Garner, 154–177. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199396078.003.0010.
Korsgaard, Christine M. 2018. Fellow Creatures: Our Obligations to the Other Animals. First edition. Uehiro Series in Practical Ethics. Oxford: Oxford University Press.
Kotzmann, Jane. 2023. ‘Sentience and Intrinsic Worth as a Pluralist Foundation for Fundamental Animal Rights’. Oxford Journal of Legal Studies 43 (2): 405–428. https://doi.org/10.1093/ojls/gqad003.
Kotzmann, Jane. 2024. ‘Sentience Recognition as a Means for Moving Beyond Animal Welfare to Animal Rights’. In The Legal Recognition of Animal Sentience: Principles, Approaches and Applications, edited by Jane Kotzmann and M. B. Rodriguez Ferrere, 63–80. Oxford: Bloomsbury Publishing.
Kramer, Matthew H. 2024. Rights and Right-Holding: A Philosophical Investigation. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780198891222.001.0001.
Kramer, Matthew H. 2025. Legal Rights and Moral Rights. 1st ed. Cambridge University Press. https://doi.org/10.1017/9781009022293.
Kurki, Visa A. J. 2018. ‘Rights, Harming and Wronging: A Restatement of the Interest Theory’. Oxford Journal of Legal Studies, no. 3, 430–450. https://doi.org/10.1093/ojls/gqy005.
Lambert, Helen, Angie Elwin, and Neil D’Cruze. 2021. ‘Wouldn’t Hurt a Fly? A Review of Insect Cognition and Sentience in Relation to Their Use as Food and Feed’. Applied Animal Behaviour Science 243 (October):105432. https://doi.org/10.1016/j.applanim.2021.105432.
Leahy, Michael P. T. 1993. Against Liberation: Putting Animals in Perspective. Routledge. https://www.routledge.com/Against-Liberation-Putting-Animals-in-Perspective/Leahy/p/book/9780415103169.
Lee, Andrew Y. 2022. ‘Speciesism and Sentientism’. Journal of Consciousness Studies 29 (3): 205–228. https://doi.org/10.53765/20512201.29.3.205.
MacCormick, D. N. 2013. ‘Rights in Legislation’. In Arguing About Law, edited by Aileen Kavanagh and John Oberdiek, 321–334. Routledge.
Mendelovici, Angela. 2018. The Phenomenal Basis of Intentionality. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780190863807.001.0001.
Metzinger, Thomas. 2021. ‘Artificial Suffering: An Argument for a Global Moratorium on Synthetic Phenomenology’. Journal of Artificial Intelligence and Consciousness 08 (01): 43–66. https://doi.org/10.1142/S270507852150003X.
Moore, Andrew. 2019. ‘Hedonism’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta, Winter 2019. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/win2019/entries/hedonism/.
Nagel, Thomas. 1974. ‘What Is It Like to Be a Bat?’ The Philosophical Review 83 (4): 435. https://doi.org/10.2307/2183914.
Narveson, Jan. 1977. ‘Animal Rights’. Canadian Journal of Philosophy 7 (1): 161–178.
Narveson, Ja. 1987. ‘A Case Against Animal Rights’. In Advances in Animal Welfare Science 1986/87, edited by Michael W. Fox and Linda D. Mickley, 191–204. Dordrecht: Springer Netherlands. https://doi.org/10.1007/978-94-009-3331-6_16.
Nickel, James, and Adam Etinson. 2024. ‘Human Rights’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta and Uri Nodelman, Fall 2024. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/fall2024/entries/rights-human/.
Nussbaum, Martha. 2002. ‘Capabilities and Human Rights’. In Global Justice and Transnational Politics, edited by Pablo De Greiff and Ciaran P. Cronin, 117–150. The MIT Press. https://doi.org/10.7551/mitpress/3302.003.0007.
Parfit, Derek. 1984. Reasons and Persons. Clarendon Press.
Perry, Matthew Wray. 2024. ‘Why Sentience Should Be the Only Basis of Moral Status’. The Journal of Ethics 28 (4): 719–741. https://doi.org/10.1007/s10892-024-09487-4.
Perry, Matthew Wray. forthcoming. ‘Sentient Dignity and the Plausible Inclusion of Animals’. Politics, Philosophy and Economics. https://doi.org/10.1177/1470594x251314191.
Rainbolt, George W. 2023. ‘Rights: Interest and Will Theories’. In Encyclopedia of the Philosophy of Law and Social Philosophy, edited by Mortimer Sellers and Stephan Kirste, 3109–3113. Dordrecht: Springer Netherlands. https://doi.org/10.1007/978-94-007-6519-1_375.
Rawls, John. 2003. A Theory of Justice. Rev. ed., 5.-6. printing. Cambridge, Mass: Belknap Press of Harvard Univ. Press.
Raz, Joseph. 1988. The Morality of Freedom. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/0198248075.001.0001.
Regan, Tom. 2004. The Case For Animal Rights. Updated with a new preface, [2004 ed.]. Berkeley: University of California Press.
Scanlon, Thomas. 1998. What We Owe to Each Other. Cambridge, MA: Belknap Press.
Scruton, Roger. 2006. Animal Rights and Wrongs. Bloomsbury Academic. London: Metro.
Singer, Peter. 1987. ‘Animal Liberation or Animal Rights?’ The Monist 70 (1): 3–14.
Singer, Peter. 2023. Animal Liberation Now: The Definitive Classic Renewed. New York, NY: Harper Perennial.
Tasioulas, John. 2015. ‘On the Foundations of Human Rights’. In Philosophical Foundations of Human Rights, edited by Rowan Cruft, S. Matthew Liao, and Massimo Renzo, 45–70. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199688623.003.0002.
Višak, Tatjana. 2022. Capacity for Welfare across Species. Oxford, New York: Oxford University Press.
Wenar, Leif. 2023. ‘Rights’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta and Uri Nodelman, Spring 2023. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/spr2023/entries/rights/.
Zimmerman, Michael J., and Ben Bradley. 2019. ‘Intrinsic vs. Extrinsic Value’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta, Spring 2019. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/spr2019/entries/value-intrinsic-extrinsic/.
Декарт, Рене. 1989. Сочинения в двух томах. Том 1. Москва: Мысль.
Кант, Иммануил. 1994. Сочинения. В 8-ми т. Т. 4. Москва: Чоро.
Кант, Иммануил. 2000. Лекции по этике. Республика.

Can sentience ground the universalization of legal personhood? #

Dmitry S. Turko

Abstract. This paper, written from a philosophical rather than legal perspective, explores whether established theories for justifying human rights can be reconceptualized as non-anthropocentric or universalist accounts of legal personhood. It argues that such reconceptualization is possible on the basis of the concept of sentience.

The notion of sentience itself is examined alongside several influential theories of rights justification, particularly the status-based and interest-based theories. The article contends that within these frameworks, sentience may serve as either a sufficient or both a necessary and sufficient condition for ascribing rights to an individual, and that the universalization of rights grounded in sentience does not conflict with the core commitments of these theories.

The author concludes that there are no conceptual barriers to recognizing the rights of sentient nonhuman animals and other sentient beings within status- and interest-based models. The will theory and contractarian approaches are also briefly considered, though their potential for universalization is shown to be more limited.

Keywords: sentience; legal personhood; moral status; interest theory; status theory; animal rights; nonhuman rights; foundations of rights; non-anthropocentric ethics; legal theory.

DOI: 10.55167/c93ddde2d5d8

Dmitry Turko, Department of Philosophy, University of Western Ontario, Canada. E-mail: [email protected]. ↩︎
Рассуждая о правах человека, Роберт Алекси говорит, что они защищают лишь «фундаментальные способности, интересы и нужды» индивида (Alexy, Robert. 2006. ‘Discourse Theory and Fundamental Rights’. In Arguing Fundamental Rights, by Agustín José Menéndez and Erik Oddvar Eriksen, 15–32. Law and Philosophy Library 77. Dordrecht: Springer Netherlands. https://doi.org/10.1007/1-4020-4919-4. P. 144). С другой стороны, Алекси часто говорит о фундаментальных правах как части конституционных прав: «Фундаментальные права — те права, которые включены в конституцию с целью преобразовать права человека в позитивное право» (Alexy. Op. cit. P. 17), также (Alexy. Op. cit. P. 143). Говоря о фундаментальных правах, мы будем иметь в виду только первое из упомянутых значений: фундаментальны те права, которые защищают основополагающие способности, интересы и нужды индивидов. При этом мы выставим за скобки распространение у Алекси фундаментальных прав только на людей. ↩︎
Regan, Tom. 2004. The Case for Animal Rights. Updated with a new preface, [2004 ed.]. Berkeley: University of California Press. ↩︎
Andreotta, Adam J. 2021. ‘The Hard Problem of AI Rights’. AI & SOCIETY 36 (1): 19–32. https://doi.org/10.1007/s00146-020-00997-x. ↩︎
Alexy. Op. cit. P. 21. ↩︎
Здесь и далее речь идёт о моральных правах, то есть тех, у которых есть морально-философское обоснование вне зависимости от того, существует ли позитивное юридическое право (legal right), коррелятивное этим правам. Как отмечает Крафт, хотя многие юридические права обоснованы морально, иногда эти категории расходятся (есть моральное право без юридического, и наоборот). Например, у меня есть моральное право не быть убитым, даже если у этого права нет юридического коррелята (Cruft, Rowan. 2004. ‘Rights: Beyond Interest Theory and Will Theory?’ Law and Philosophy 23 (4): 347–397. P. 348). Так или иначе, наличие морального обоснования некоторого права представляется серьёзным доводом в пользу его кодификации в позитивном праве. ↩︎
Nickel, James, and Adam Etinson. 2024. ‘Human Rights’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta and Uri Nodelman, Fall 2024. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/fall2024/entries/rights-human/. Sec. 2.2. ↩︎
Wenar, Leif. 2023. ‘Rights’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta and Uri Nodelman, Spring 2023. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/spr2023/entries/rights/. Sec. 6. ↩︎
Kamm, Frances. 2002. ‘Rights’. In The Oxford Handbook of Jurisprudence and Philosophy of Law, edited by Jules L. Coleman, Kenneth Einar Himma, and Scott J. Shapiro, 1st ed., 476–513. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oxfordhb/9780199270972.001.0001. P. 483-487. Стоит, помимо этого, упомянуть классификацию обоснований Алекси (Alexy. Op. cit. P. 19–21), который перечисляет религиозное, интуиционистское, консенсуальное, социобиологическое, инструменталистское и культурное обоснования. Все эти подходы намечены Алекси крайне бегло. Социобиологическое и инструменталистское обоснования в формулировке Алекси можно расценить как разновидности того, что мы называем теорией интересов; консенсуальное — как вариант контрактарианства. Как бы то ни было, мы не будем останавливаться на оставшихся вариантах (религиозном, интуиционистском и культурном) — либо потому, что они совместимы друг с другом и с рассматриваемыми ниже подходами, либо потому, что в формулировке Алекси они практически лишены философского содержания. ↩︎
Nussbaum, Martha. 2002. ‘Capabilities and Human Rights’. In Global Justice and Transnational Politics, edited by Pablo De Greiff and Ciaran P. Cronin, 117–150. The MIT Press. https://doi.org/10.7551/mitpress/3302.003.0007. ↩︎
Tasioulas, John. 2015. ‘On the Foundations of Human Rights’. In Philosophical Foundations of Human Rights, edited by Rowan Cruft, S. Matthew Liao, and Massimo Renzo, 45–70. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199688623.003.0002. ↩︎
Alexy, Robert. 2010. ‘The Construction of Constitutional Rights’. Law & Ethics of Human Rights 4 (1): 21–32. https://doi.org/10.2202/1938-2545.1042. P. 21. ↩︎
Dworkin, Ronald. 2011. Justice for Hedgehogs. Cambridge (Mass.): the Belknap press of Harvard university press. P. 329; Dworkin, Ronald, ed. 2013. Taking Rights Seriously. Bloomsbury Revelations. London: Bloomsbury Publishing. P. 6. ↩︎
Dworkin, 2013. Op. cit. P. 218. ↩︎
Dworkin, 2011. Op.cit. P. 330. ↩︎
Ibid. ↩︎
Как формулирует этот вопрос Джон Тесьюлас, «я использую понятия фундамента, основы, базиса, или обоснования прав человека взаимозаменяемо. […] В каждом случае меня волнует, что есть то положение дел, благодаря которому нечто можно квалифицировать как право человека» (Tasioulas. Op. cit. P. 45, n. 1). ↩︎
Alexy, Robert. 2021. Law’s Ideal Dimension. First edition. Oxford Scholarship Online. Oxford New York, NY: Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780198796831.001.0001. P. 147. Любопытно, что сама по себе эта формулировка Алекси не запрещает наделение правами человека нечеловеческих индивидов. ↩︎
Raz, Joseph. 1988. The Morality of Freedom. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/0198248075.001.0001. P. 168. ↩︎
Здесь и далее имеются в виду, в первую очередь, моральные обязательства. При этом в правовой системе могут быть правовые обязательства, коррелятивные моральным. Также о параллелях в языке и форме моральных и правовых обязательств см. Hart 1994, 172. ↩︎
Хотя критика видизма существовала и до появления этого термина в 1970-х — например, в книге английского защитника прав животных Генри Солта Animals’ Rights: Considered in Relation to Social Progress (1892). ↩︎
Singer, Peter. 2023. Animal Liberation Now: The Definitive Classic Renewed. New York, NY: Harper Perennial. P. 5. ↩︎
Tasioulas. Op. cit. ↩︎
Griffin, James. 2008. On Human Rights. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199238781.001.0001. P. 32-33. ↩︎
Wenar. Op. cit. Sec. 6. ↩︎
Regan 2004. Op. cit. P. 243. ↩︎
Francione, Gary L. 2000. Introduction to Animal Rights: Your Child or the Dog? Temple University Press. ↩︎
Cavalieri, Paola, ed. 2001. The Animal Question: Why Nonhuman Animals Deserve Human Rights. New York: Oxford University Press. ↩︎
Cochrane, Alasdair. 2013. ‘From Human Rights to Sentient Rights’. Critical Review of International Social and Political Philosophy 16 (5): 655–675. https://doi.org/10.1080/13698230.2012.691235. ↩︎
Kotzmann, Jane. 2023. ‘Sentience and Intrinsic Worth as a Pluralist Foundation for Fundamental Animal Rights’. Oxford Journal of Legal Studies 43 (2): 405–428. https://doi.org/10.1093/ojls/gqad003. ↩︎
Kramer, Matthew H. 2024. Rights and Right-Holding: A Philosophical Investigation. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780198891222.001.0001. P. 333-388; Kramer, Matthew H. 2025. Legal Rights and Moral Rights. 1st ed. Cambridge University Press. https://doi.org/10.1017/9781009022293. Sec. 2.6.2. ↩︎
У термина sentience, распространённого в англоязычной философии, нет общепринятого перевода на русский язык. Перевод «разумность» (например, в выражении sentient life «разумная жизнь») неприемлем. Перевод «сознание» нежелателен из-за синонимии с переводом слова consciousness. Перевод «аффективное сознание» передаёт смысл, но труден для понимания. Перевод «чувствительность» предпочтителен, так как хорошо схватывает семантику английского sentience. ↩︎
Бёрч с коллегами используют максимально упрощённое определение чувствительности: «способность иметь чувства» (Birch, Jonathan. 2024. The Edge of Sentience: Risk and Precaution in Humans, Other Animals, and AI. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/9780191966729.001.0001. P. 12). Проблема этого определения в том, что не все чувства носят аффективный характер. В связи с этим стоит заметить, что иногда термин sentience употребляют широко: в качестве синонима феноменального сознания вообще, вне зависимости от наличия валентных состояний (например, так этот термин употребляет Леонард Дунг (Dung, Leonard. 2024. ‘Preserving the Normative Significance of Sentience’. Journal of Consciousness Studies 31 (1): 8–30. https://doi.org/10.53765/20512201.31.1.008)). В этой статье я использую «чувствительность» в узком смысле (так же его употребляет в своей монографии Бёрч (Birch 2024. Op. cit. P. 21)). ↩︎
Некоторые аффективные состояния могут иметь смешанную валентность; другие могут иметь неопределённую валентность. Наконец, возможны или представимы сознающие существа, не способные переживать валентные состояния. О таких существах кратко пойдёт речь ниже. ↩︎
Moore, Andrew. 2019. ‘Hedonism’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta, Winter 2019. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/win2019/entries/hedonism/. Introduction. ↩︎
Общепринятое (Chalmers, David John. 1996. The Conscious Mind: In Search of a Fundamental Theory. Oxford University Press. P. 4; Bourget, David. 2017. ‘The Role of Consciousness in Grasping and Understanding’. Philosophy and Phenomenological Research 95 (2): 285–318. https://doi.org/10.1111/phpr.12208. P. 33; Mendelovici, Angela. 2018. The Phenomenal Basis of Intentionality. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780190863807.001.0001. P. 83) сегодня понимание феноменального сознания как состояния «каково это» (what-it’s-like) берёт своё начало в знаменитой статье Томаса Нагеля «Каково быть летучей мышью?» (Nagel, Thomas. 1974. ‘What Is It Like to Be a Bat?’ The Philosophical Review 83 (4): 435. https://doi.org/10.2307/2183914). ↩︎
Основные из которых — гедонизм, теория желаний и теория «объективного списка» (Parfit, Derek. 1984. Reasons and Persons. Clarendon Press. P. 493–502). ↩︎
Ebert, Rainer. 2018. ‘Mental-Threshold Egalitarianism: How Not to Ground Full Moral Status’. Social Theory and Practice 44 (1): 75–93; Ebert, Rainer. 2022. ‘Being a World Unto One’s Self’. Zeitschrift Für Ethik Und Moralphilosophie 5 (2): 179–202. https://doi.org/10.1007/s42048-022-00125-y; Dung, Leonard. 2022. ‘Why the Epistemic Objection Against Using Sentience as Criterion of Moral Status Is Flawed’. Science and Engineering Ethics 28 (6): 51. https://doi.org/10.1007/s11948-022-00408-y; Kotzmann 2023. Op. cit; Perry, Matthew Wray. 2024. ‘Why Sentience Should Be the Only Basis of Moral Status’. The Journal of Ethics 28 (4): 719–741. https://doi.org/10.1007/s10892-024-09487-4. ↩︎
Regan 2004. Op. cit. P. 151-153. ↩︎
Все известные нам моральные агенты (люди, кроме маленьких детей и людей с тяжёлыми болезнями, в том числе ментальными) — также и моральные пациенты. ↩︎
Birch 2024. Op. cit. P. 5. ↩︎
Подробный анализ разницы в способности к благосостоянию у разных животных см. Višak, Tatjana. 2022. Capacity for Welfare across Species. Oxford, New York: Oxford University Press; Fischer, Bob, ed. 2024. Weighing Animal Welfare: Comparing Well-Being Across Species. Oxford, New York: Oxford University Press. ↩︎
Birch 2024. Op. cit. P. 24. ↩︎
Birch 2024. Op. cit. P. 264. ↩︎
Gibbons, Matilda, Elisabetta Versace, Andrew Crump, Bartosz Baran, and Lars Chittka. 2022. ‘Motivational Trade-Offs and Modulation of Nociception in Bumblebees’. Proceedings of the National Academy of Sciences of the United States of America 119 (31): e2205821119. https://doi.org/10.1073/pnas.2205821119. ↩︎
Декарт, Рене. 1989. Сочинения в двух томах. Том 1. Москва: Мысль. Об анализе этого места у Декарта см. Regan 2004, Op. cit. P. 3-5. ↩︎
Singer 2023. Op. cit. P. 227–228. ↩︎
Birch 2024. Op. cit. P. 9–10. ↩︎
Birch 2024. Op. cit. P. 237. ↩︎
Birch 2024. Op. cit. P. 236; Jones, Robert C. 2013. ‘Science, Sentience, and Animal Welfare’. Biology & Philosophy 28 (1): 1–30. https://doi.org/10.1007/s10539-012-9351-1. Термин, используемый Бёрчем. Бёрч предлагает считать кандидатами на чувствительность (sentience candidates) те «системы», в пользу чувствительности которых у нас накопилось достаточно данных; причём эти данные позволяют нам опознать риски для благосостояния этих систем (Birch 2024. Op. cit. P. 1). Помимо нечеловеческих животных, в процитированной монографии Бёрч также рассматривает людей с нарушениями сознания, человеческий плод, мозговые органоиды и системы искусственного интеллекта. ↩︎
Birch, Jonathan, Burn, Charlotte, Alexandra Schnell, Heather Browning, and Andrew Crump. 2021. ‘Review of the Evidence of Sentience in Cephalopod Molluscs and Decapod Crustaceans’. ↩︎
Lambert, Helen, Angie Elwin, and Neil D’Cruze. 2021. ‘Wouldn’t Hurt a Fly? A Review of Insect Cognition and Sentience in Relation to Their Use as Food and Feed’. Applied Animal Behaviour Science 243 (October):105432. https://doi.org/10.1016/j.applanim.2021.105432. ↩︎
Birch et al. Op. cit. P. 17. ↩︎
Tasioulas. Op. cit.; Ebert 2020. Op. cit.; Perry forthcoming. Op. cit. ↩︎
Kotzmann. Op. cit. ↩︎
Griffin. Op. cit. P. 32–33. ↩︎
Kotzmann. Op. cit. P. 408. ↩︎
Zimmerman, Michael J., and Ben Bradley. 2019. ‘Intrinsic vs. Extrinsic Value’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta, Spring 2019. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/spr2019/entries/value-intrinsic-extrinsic/. Sec. 2. ↩︎
В самом деле, Кант говорит, что то, что имеет достоинство, «не допускает никакого эквивалента», то есть не может быть заменено на другой предмет (Кант 1994. Op. cit. P. 212). Ср. с незаменимостью наделённых сознанием индивидов: кто-то может убить меня и заменить качественно тождественным клоном, но такая замена будет метафизически и морально совершенно другим случаем по сравнению с заменой колеса велосипеда на качественно тождественное. Замена наделённого сознанием существа предполагает потерю финальной ценности; но не замена детали или инструмента. ↩︎
Кант, Иммануил. 1994. Сочинения. В 8-ми т. Т. 4. Москва: Чоро. C. 213. ↩︎
При этом Кант говорит, что «только нравственность и человечество, поскольку оно к ней способно, обладают достоинством» (Кант 1994. Op. cit. P. 212). По-видимому, Кант отрицал возможность рациональной внеземной жизни (Clark 2001, 209). ↩︎
Кант 1994. Op. cit. P. 204; Kant, Immanuel. 1900. Kant’s Gesammelte Schriften [AA]. Edited by (formerly Königlich-Preussische) Akademie der Wissenschaften. Berlin: Reimer, 1900–1919; de Gruyter, 1920–. B. 4. P. 428. ↩︎
Кант, Иммануил. 2000. Лекции по этике. Республика. P. 212; Kant. Op. cit. B. 27. P. 459. ↩︎
Korsgaard, Christine M. 2015. ‘A Kantian Case for Animal Rights’. In The Ethics of Killing Animals, by Peter Singer, edited by Tatjana Višak and Robert Garner, 154–177. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/acprof:oso/9780199396078.003.0010; Korsgaard, Christine M. 2018. Fellow Creatures: Our Obligations to the Other Animals. First edition. Uehiro Series in Practical Ethics. Oxford: Oxford University Press. ↩︎
Korsgaard 2018. Op. cit. Sec. 8.5.1. ↩︎
Lee, Andrew Y. 2022. ‘Speciesism and Sentientism’. Journal of Consciousness Studies 29 (3): 205–228. https://doi.org/10.53765/20512201.29.3.205. P. 215. ↩︎
Довольно ясно, что (a–c) накладываются друг на друга: например, порабощение животного (b) — уже нарушение двух других прав. Но при этом каждый пункт схватывает моменты и ситуации, которых не касаются два других. ↩︎
Посвящённая аргументу монография — Dombrowski, Daniel A. 1997. Babies and Beasts : The Argument from Marginal Cases. Urbana: University of Illinois Press. Критику аргумента со стороны защитника интересов животных см. Singer, Peter. 1987. ‘Animal Liberation or Animal Rights?’ The Monist 70 (1): 3–14. ↩︎
Raz. Op. cit.; MacCormick, D. N. 2013. ‘Rights in Legislation’. In Arguing About Law, edited by Aileen Kavanagh and John Oberdiek, 321–334. Routledge. P. 330; Cochrane. 2013. Op. cit.; Kurki, Visa A. J. 2018. ‘Rights, Harming and Wronging: A Restatement of the Interest Theory’. Oxford Journal of Legal Studies, no. 3, 430–450. https://doi.org/10.1093/ojls/gqy005. ↩︎
Raz. Op. cit. P. 166. По Разу, правами также могут быть наделены «искусственные» личности — корпорации. ↩︎
Конечно, это не значит, что любому интересу должно соответствовать некое право, защищающее этот интерес. Моего интереса обладать изделиями из платины недостаточно для того, чтобы у меня было гарантированное право владеть такими изделиями. ↩︎
Критик также может заметить, что права могут быть и у лишённых интересов индивидов — другими словами, что интересов только лишь достаточно для наличия прав, а не что они достаточны и необходимы. Возможно, это действительно так, но аргумент срабатывает, даже если мы согласимся с этим возражением и заменим первую посылку на импликацию вместо эквиваленции: «Если индивид обладает интересами, он обладает правами». ↩︎
С другой стороны, можно вообразить, что травма Ивана изменила его мозг настолько, что он стал «мазохистом»: теперь для него боль — смешанный аффект, в котором есть больше приятного, чем неприятного. Но тогда то, что чувствует Иван, уже нельзя назвать болью! ↩︎
Конечно, могут быть «отменяющие» защиту факторы, когда носитель теряет право, или его действие приостанавливается. В случае с Иваном, например, врач может решить, что постоперационная боль для Ивана — не так плохо, как страдание, которое он получит, если операция не будет проведена. Если решение врача соответствует закону и этическим нормам, причинение боли Ивану со стороны врача не будет нарушением прав Ивана. ↩︎
Например, незнакомец-миллиардер хочет сделать мне подарок и переводит на мой счёт в банке большое состояние. Но мошеннику удаётся украсть эти деньги до того, как мне сообщат об этом переводе, и стереть о нём в системе банка всю информацию. Таким образом, мне нанесён вред, о котором я никогда не узнаю. ↩︎
Feldman, Fred. 2004. Pleasure and the Good Life: Concerning the Nature Varieties and Plausibility of Hedonism. 1st ed. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/019926516X.001.0001. P. 79; Bramble, Ben. 2016. ‘A New Defense of Hedonism about Well-Being’. Ergo, an Open Access Journal of Philosophy 3 (20201214). https://doi.org/10.3998/ergo.12405314.0003.004. P. 90–95). ↩︎
Gibbons et al. Op. cit ↩︎
Chalmers, David John. 2022. Reality+: Virtual Worlds and the Problems of Philosophy. First edition. New York, NY: W. W. Norton & Company. P. 342. Стоит заметить, что вулканцы в «Звёздном пути» отличаются от вулканцев Чалмерса: они лишь подавляют свои эмоции, но при этом способны чувствовать боль и наслаждение. ↩︎
Некоторые гедонисты — например, Питер Сингер и Нил Синабабу — отрицают, что у таких существ есть моральный статус. Из этого следует, что мы не нанесём вулканцам вреда (и не совершим проступка), если будем относиться к ним исключительно инструментально, убивать ради развлечения и так далее. Вслед за Чалмерсом мы считаем это совершенно неверным, если не сказать чудовищным. ↩︎
При этом мы не будем говорить о возражениях, направленных против идеи прав животных в целом. Например, Майкл Лейхи отрицает наличие у животных интересов и желаний с витгенштейнианских позиций (Leahy, Michael P. T. 1993. Against Liberation: Putting Animals in Perspective. Routledge. https://www.routledge.com/Against-Liberation-Putting-Animals-in-Perspective/Leahy/p/book/9780415103169). Роджер Скрутон утверждает, что необходимое условие и необходимый коррелят прав — наличие обязанностей у того, кто наделён правами. Поскольку животные не могут взять на себя обязанности, они не могут быть наделены правами (Scruton, Roger. 2006. Animal Rights and Wrongs. Bloomsbury Academic. London: Metro. P. 86). Очевидно, что обе такие позиции исключают из круга непосредственных носителей прав младенцев, людей с когнитивными нарушениями и людей с ментальными болезнями. Но так как подобные возражения носят общий характер, а не направлены конкретно против чувствительности, я оставлю их без внимания. ↩︎
См. Herstein, Ori. 2023. ‘Legal Rights’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta and Uri Nodelman, Winter 2023. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/win2023/entries/legal-rights/. Sec. 4.1; 4.3; Rainbolt, George W. 2023. ‘Rights: Interest and Will Theories’. In Encyclopedia of the Philosophy of Law and Social Philosophy, edited by Mortimer Sellers and Stephan Kirste, 3109–3113. Dordrecht: Springer Netherlands. https://doi.org/10.1007/978-94-007-6519-1_375; Wenar. Op. cit. Sec. 2.2.2; Kramer 2025. Op. cit. Sec. 2.3; 2.4. ↩︎
Kramer 2025. Op. cit. Sec. 2.4. ↩︎
Herstein. Op. cit. Sec. 4.1. ↩︎
Cruft. Op. cit. P. 369. Как отмечает Крафт, некоторые сторонники теории воли, например Г. Л. А. Харт, в ответ на это возражение склонны «закусить пулю» и согласиться, что у детей, ментально больных и прочих нет прав (Cruft. Op. cit. P. 369, n. 35). ↩︎
Wenar. Op. cit. Sec. 6.3. ↩︎
Rawls, John. 2003. A Theory of Justice. Rev. ed., 5.-6. printing. Cambridge, Mass: Belknap Press of Harvard Univ. Press. P. 11. ↩︎
Scanlon, Thomas. 1998. What We Owe to Each Other. Cambridge, MA: Belknap Press. P.189. ↩︎
Narveson, Jan. 1977. ‘Animal Rights’. Canadian Journal of Philosophy 7 (1): 161–178; Narveson, Ja. 1987. ‘A Case Against Animal Rights’. In Advances in Animal Welfare Science 1986/87, edited by Michael W. Fox and Linda D. Mickley, 191–204. Dordrecht: Springer Netherlands. https://doi.org/10.1007/978-94-009-3331-6_16. ↩︎
Cudd, Ann, and Seena Eftekhari. 2021. ‘Contractarianism’. In The Stanford Encyclopedia of Philosophy, edited by Edward N. Zalta, Winter 2021. Metaphysics Research Lab, Stanford University. https://plato.stanford.edu/archives/win2021/entries/contractarianism/. Sec. 6. ↩︎
Donaldson, Sue, and Will Kymlicka. 2011. Zoopolis: A Political Theory of Animal Rights. Oxford, New York: Oxford University Press. ↩︎
Cochrane, Alasdair. 2018. Sentientist Politics. Oxford University Press. https://doi.org/10.1093/oso/9780198789802.001.0001. ↩︎
Tasioulas. P. 70. Также смягчает противоречия Фрэнсес Кэмм: «Если мы понимаем деонтологические ограничения как выражение статуса каждой личности, и этот неприкосновенный статус сам по себе является благом, то в некоторой степени мы сокращаем различие между консеквенциализмом и деонтологией. Ведь консеквенциализм интересуется реализацией того, что некоторая теория ценности считает наилучшим положением дел. Если высокий статус личностей — это благо, существование которого отражено в наличии ограничений, то в этом смысле ограничения связаны и с благом, и с благим положением дел» (Kamm, Frances. 1992. ‘Non-Consequentialism, the Person as an End-in-Itself, and the Significance of Status’. Philosophy and Public Affairs 21 (4): 354–389. P. 389). ↩︎
Kotzmann 2023. Op. cit. P. 407. ↩︎
Kotzmann 2024. Op cit. ↩︎
Singer 2023. Op. cit. Chaps 2–3. ↩︎
Birch 2024. Op. cit. ↩︎
Birch et al. Op. cit. P. 110. ↩︎
HB 1153 Washington State Legislature. Prohibiting Octopus Farming, 2023; Assembly Bill No. 3162. Octopus: Aquaculture: Prohibition, 2023. ↩︎
Metzinger, Thomas. 2021. ‘Artificial Suffering: An Argument for a Global Moratorium on Synthetic Phenomenology’. Journal of Artificial Intelligence and Consciousness 08 (01): 43–66. https://doi.org/10.1142/S270507852150003X. ↩︎
Birch, Jonathan, and Heather Browning. 2021. ‘Neural Organoids and the Precautionary Principle’. American Journal of Bioethics 21 (1): 56–58. https://doi.org/10.1080/15265161.2020.1845858. ↩︎